|
|
«Труды Саратовской ученой архивной комиссии.
Сердобский научный кружок краеведения и уездный музей»
Рыбалка
Была главным увлечением мальчишек моего возраста. Река была чистой, и мы пили из нее, рыбы водилось много. Рыбачить ходили на излюбленные места: за мельницу у мысов, в Дьяково и Городково озера, на Глинищную и в омута под Салтыково. Ходили и в Белый угол, под Сазань, Карповку, Куракино, Секретарку.
Зная, что отменный клев на утренней или вечерней зорьке, старались не пропустить их.
Раннее утро. Звезды гасли как свечки, а от Млечного пути оставались лишь светлые пятна. Солнце еще не видно, но по гомону птиц чувствовалось, что рассвет на подходе. Оказывается, что в этот ранний час не спалось не только нам, но и многим жителям города. Они выгоняли скот на пастбище. Стояла пыль, звон колокольчиков, привязанных к шеям коров, коз, овец. Пастух в стареньком плаще с капюшоном, в резиновых сапогах и сумкой через плечо, «выстрелами» кнута подгонял скотину. Обогнав стадо и перейдя мост через Сердобу и Мареновку, мы оказывались на широкой улице заречья. Трава-мурава холодила босые ноги, но идти по ней было приятно.
Вот и плотина. Солнце встало из-за Лысой горы и разлилось по водной глади. Петухи у мельника будто бы сошли с ума. Быстро миновали плотину и в заливе раскинули удочки. Поплавок не знал покоя. Один за другим сазанчики величиной с ладошку заполняли кукан. Через час, два, он был полным золотых рыбок. Но вот, словно, по чьей-то команде, клев прекратился. Поплавок будто бы впаялся в неподвижную воду. Интерес к рыбалке убавился. Теперь можно перекусить и искупаться.
Переплыв залив, стоя в воде, я наблюдал за подводным царством. Водоросли казались фантастическими, живыми. Увидел среди них стайку серебристой плотвы. Чем-то напуганная, она разбежалась по сторонам. Это морячок-окунь потревожил рыбок. Блеснул подлещик, но самое интересное – появление щучки. Словно хозяйка в доме, она двигалась неторопливо, важно, слегка огребаясь плавниками. Вдруг замерла и стала похожей на "палку", только легкие движения плавников выдавали ее. Мгновения не прошло, как "палка" ожила, разинула пасть, и только кончик хвоста какой-то белорыбицы мелькнул в ее прожорливом рту.
Особое удовольствие нам доставляла рыбалка с ночевкой.
Палаток, спальных мешков тогда не было, обходились фуфайками и кепками. На ногах сандалии или резиновые сапоги. Чтобы спастись от докучливых комаров строили шалаш и разводили костер. Из ершей, пескарей, окуней, варили уху. Обязательным приложением к ней была печеная картошка и "байки", в которых правда переплеталась с вымыслом. Лежа на животе, подперев голову руками, я слушал не только рассказы друзей, но происходящее вокруг. Где-то ухал филин, в траве поодаль кто-то возился, топал ёжик. Летучие мыши проносились почти над нашими головами. Лицо от жара костра краснело. Сон одолевал, расходиться не хотелось, но усталость брала свое. Спать пора.
На одной из ночных рыбалок, рано проснувшись, я вышел на берег. Выбрав место для ловли, наживил червяка, забросил удочку и сел на пенек. Солнышко припекло, и не заметно для себя заснул. Вздрогнув от легкого удара в бок, я вытаращил глаза. Коля Баула указал на поплавок. Он ходил из стороны в сторону. Недолго думая, дернул удилище. В воздухе мелькнула необычная рыбина. Упав на берег, она издала непонятный звук. Я подбежал и остолбенел. Зеленая лягушка внушительного размера с крючком на губе, старалась ускакать в кусты. Оказывается, когда я уснул, Коля подцепил мне лягу на крючок. Друзья от такого улова хохотали до слез.
Поход
Окрестности города мною с друзьями и братьями были исхожены вдоль и поперек.
В студеновском овраге собирали клубнику, в долгоруковских лесах грибы и орехи. Сказочность мест верховья Сердобы трудно передать. Здесь и непроходимые "джунгли", и болотные топи, заросли малины, брошенные сады с яблоками, грушами. "Глинищная" круча, поражала яркой глиной и богатой рыбой заводью. Дьяково озеро и Городково с кувшинками и лилиями по красоте не поддавались сравнениям. Сколько утренних и вечерних зорь было встречено на первом, втором, третьем омутах? Сколько костров отпылало, отдымило, сколько страшных и смешных историй рассказано и услышано около них?! Есть о чем вспомнить! Но это были не походы, а вылазки. В настоящий поход я пошел впервые в четырнадцать лет.
Целью похода - собрать материалы о сражениях Красной Армии с бандами Антонова на территории Сердобского и частично, Ртищевского районов. Повел нас, мальчишек и девчонок, страстный любитель природы и истории, художник-самоучка Александр Владимирович Фрейман. Ему в ту пору было около пятидесяти лет. Среднего роста, поджарый, с сединой в коротко подстриженных волосах, светлыми глазами, красным обветренным лицом и полноватыми губами, он мог часами рассказывать о художниках, историях создания картин. Если касался своих приключений, связанных с природой, то мы слушали, открыв рты, или от смеха держались за животы.
Нам предстояло пройти больше сорока километров через села: Карповка, Соколка, Жадовка, Яблочково до города Ртищево, и обратно вернуться на поезде. По пути были предусмотрены остановки в селах с обязательной культурной программой для селян. Предусмотрено и пополнение продовольственных запасов за деньги, полученные на сельхозработах в попутных колхозах и совхозах. Программа была принята на ура! Сборы были недолгими.
Рассвет только зарождался, а мы в полном снаряжении двинулись по берегу Сердобы в сторону Карповки. Река дремала под туманным одеялом, и лишь вздрагивания камыша выдавали ее быстрое течение. Солнце еще не грело. Роса холодом обдавала босые ноги. Ни ветерка. Жаворонки уже заливались в необозримой вышине. На той стороне реки хныкала иволга, сороки почему-то трещали без умолку. Шагалось легко, никто не отставал. До жары прошли совхоз "Большевик". К обеду показалась Карповка, где предстояла первая ночевка. Расположились в одном из классов старой школы. Сдвинули парты и на полу устроили постели. Дежурные готовили обед, остальные пошли купаться.
К вечеру оповестили село о концерте. Желающие посмотреть на нас, стояли даже в проходах зала. Концерт удался на славу! После ужина легли спать. Сон был без задних ног.
Александр Владимирович встал первым и не хотел нас будить рано, но когда солнце заглянуло в нашу "спальню", скомандовал.
– Подъем!
Все разом встали.
На завтрак была пшенная каша с молоком, лучшая еда туристов! Недолгие сборы и тронулись дальше. Путь к Соколке предстоял нелегким. Жидкие лесополосы обозначили края полей. Овес чередовался с пшеницей. Стоило подуть ветерку, как над полями возникал шелест. Он шел издалека и обтекал нас.
К полудню солнце побелело и зависло над головами. Зной словно вода, переливался через дорогу. Серые ящерицы на ней казались безжизненными. Бабочки над разомлевшими цветами едва махали крыльями, суслики лениво пересвистывались. Жара затормозила не только природу, но и наше движение. Пот катился по лицам, лямки вещмешков растирали плечи, босым ногам было безразлично куда наступать. Александр Владимирович суетился около нас, подбадривал, поправлял снаряжение или брал у уставших девчонок мешки и нес сам. Мы, мальчишки, помогали ему.
Наконец-то из миража, Соколка стала явью. Подтянулись, поправили мешки и с песней: "По долинам и по взгорьям..." прошли по безлюдной улице к школе. Даже собакам мы показались неинтересными, они сонными глазами встречали и провожали нас. Школа оказалась на замке. Александр Владимирович пошел искать ключи, а мы, как подкошенные, повалились на землю и заснули. Отоспавшись, побежали на пруд освежиться.
Село оказалось примечательным не только людьми, но и горшечным производством. Но все по порядку.
Наш руководитель знал, что здесь живут два старика - чапаевца. Один, якобы, был поваром, а второй шофером у легендарного начдива. Шофер недавно уехал к внуку в город, а повара, деда Еську, мы нашли. Худой, невысокий, редкозубый, с цыпками на ногах, в донельзя изношенных брюках и косоворотке, дед оказался приветливым, но в дом, крытый соломой, не пригласил. Примостившись на жерди забора, жестикулируя длинными руками, он оживленно рассказывал о Чапаеве, не забывая при этом упомянуть и о своих подвигах. Жаль, что у нас не было фотоаппарата запечатлеть старика. Александр Владимирович сделал с него зарисовки. Дед потом смотрел на бумагу и от души хохотал над своим видом.
От Еськи отправились к Зайцеву Сергею Алексеевичу – мастеру горшечного дела и неутомимому охотнику и рыбаку. Он оказался в мастерской. На полках вдоль стен стояли горшки и горшочки, всевозможные кувшинчики, миски и блюдца, разного рода свистульки, фигурки людей и животных – целое сокровище!
Седой, широколицый, хозяин монументально сидел на массивной табуретке. Ком жирной глины казался в его руках комочком. Придав нужную скорость гончарному кругу, он ловко вставил указательный палец в центр кома, а другой рукой, едва касаясь, сделал из глины горшок. Ай, да виртуоз! Из мастерской он повел нас в святую святых производства - к печи для обжига. По времени приспело доставать готовую продукцию. Попеременно меняя ухват, кочергу, щипцы, выхватывал из огнедышащего жерла кувшины, миски, горшки, детские игрушки. Затем каждый из предметов легонько ударял деревянным молоточком. Звенит – значит, нет трещины, изделие пойдет за первый сорт.
На прощание мастер подарил нам горшок и обливной кувшин в форме петуха; их мы сдали потом в Сердобский краеведческий музей. Они и сейчас там хранятся.
За два дня в селе успели провести с местной школьной командой соревнование по волейболу, шахматно-шашечный турнир, дали концерт, потрудились на свекольном поле. Жаль было расставаться с Соколкой. На дорогу дед Еська принес нам ведро вареных раков.
Следующий этап движения - Жадовка - Яблочково. Песчаную дорогу к Жадовке прошли на одном дыхании. Высокий сосняк скрадывал жару. Едва утомленное солнце коснулось верхушек тополей села Яблочково, как мы вступили на его неширокую улицу. Расселились в школе-четырехлетке и пошли на разведку вдоль села. В нем когда-то родился Яблочков - изобретатель электрической лампочки, но ничто не напоминало о талантливом земляке, разве лишь скромный памятник из серого камня с рельефом пламени и датами рождения и кончины. Других интересных объектов не обнаружили, но мальчишка указал на дом у почти заросшего пруда, и посоветовали заглянуть к хозяйке. Издалека он казался нежилым, и посещение решили отложить на завтра,
Проснувшись ни свет, ни заря я пошел побродить по округе. Туман будто бы плыл над рослой пшеницей. Он, то сгущался, то редел, то вскипал и клочьями поднимался кверху. Почти на каждом усике склоненного колоска сверкала капля росы, а в зеленых чашечках травы-манжетки лежали хрустальные ее слитки. Солнце, обмытое туманной влагой, улыбалось вовсю. Птичий гам приветствовал утро хлебного поля. Ах, поле, русское поле! Ты не только рождаешь хлеб, но и нечто большее, без чего он теряет свою сладость, без чего душа человека черствеет и покрывается плесенью!
После завтрака, чуть повременив, гурьбой отправились к домишке. На стук в дверь никто не ответил. Постучали в окно - результат тот же. Вошли без разрешения. На полу домотканая дорожка, у русской печки чугуны, ухват, кочерга. У окна за занавеской кровать с металлическими шарами. В углу икона Николы, потемневшая от времени. В простенке между окон стол, а над нами вылинявший фотопортрет молодого усатого военного в гимнастерке, застегнутой на все пуговицы. Под портретом на красной колодочке прикрепленные четыре солдатских Георгия. Пока рассматривали убранство комнаты, бесшумно вошла хозяйка.
Из-под черного платка на нас с любопытством смотрели добрые глаза. Руки ее были в земле, и она не знала, куда их деть. Смущенная таким количеством народа, старушка суетилась, оправдывалась. Ополоснув ладони под рукомойником, вытерла пальцы о фартук и предложила нам сесть на лавки.
Бабе Дуне – под сто. Несмотря на это, лицо ее оставалось привлекательным, но глубокие морщины говорили о трудно прожитой жизни. Даже при нас она не могла сидеть спокойно. Ей надо было что-то делать. Покачиваясь, держась, то за стул, то за стену, принесла два горшка с молоком, кружки, стаканы, вытащила из печки каравай еще теплого белого хлеба и отыскала нож.
– Милые, кушайте на здоровье. Чем богата, тем и рада. – Сев за стол, приложив ладонь к щеке, наблюдала как мы ели и, что-то шепча сухими губами, заплакала.
Нам стало неловко за волчий аппетит, турист всегда чуточку голоден, за свой неожиданный визит и неудобство, причиненное хозяйке. Только мы хотели уйти, она рукой остановила и попросила побыть с ней еще. Мы отказать не могли.
Мало-помалу она разговорились. Из рассказа бабы Дуни поняли, что муж, кавалер четырех "Егориев", которые висят под портретом, погиб от кулацкого ножа в коллективизацию, и ей пришлось одной ставить на ноги детей. Трое парней ушли на фронт, двое погибли, а младший - пропал без вести, но бабушка уверена, что дождется, тем более, он часто является ей во сне и стучится в окошко. Двух дочерей прибрал голод, а последняя доченька упала в яму, зашибла колено, хворала, хворала, высохла в былинку и закрыла глаза на Пасху. Мать сама отнесла дочь на кладбище...
– Спасибо местным властям да тимуровцам, не оставляют без присмотра старуху. А как же иначе? Все мы люди, все – человеки, – грустно заключила она, и проводила нас до порога.
В селе мы собрали большой материал о боях ЧОНовцев с антоновцами и поговорили с бывшими красноармейцами. Они показывали нам пожелтевшие от времени газеты, фотографии. У одного даже сохранилась буденовка. Записав все, двинулись к конечному пункту – Ртищево. Путь до него, и обратно домой на поезде, прошел без происшествий. Все остались довольны походом.
"Пылинка дальних стран", осевшая в душе с детства, не дает мне покоя. Позади Сахалин, Байкал, Соловки, Алтай, Средняя Азия, Крым... А сколько еще планов впереди!
~ 14 ~
|
|
