в оглавление
«Труды Саратовской ученой архивной комиссии.
Сердобский научный кружок краеведения и уездный музей»


Сумасшедшiй

— Садитесь, я вамъ радъ. Откиньте всякiй страхъ
И можете держать себя свободно,
Я разрѣшаю вамъ. Вы знаете, на дняхъ
Я королемъ былъ избранъ всенародно, —
Но это все равно. Смущаютъ мысль мою
Всѣ эти почести, привѣтствiя, поклоны...
Я день и ночь пишу законы
Для счастья подданныхъ и очень устаю...
Какъ вамъ моя понравилась столица?
Вы изъ далекихъ странъ? А впрочемъ ваши лица
Напоминаютъ мнѣ знакомые черты,
Какъ будто я встрѣчалъ, именъ еще не зная,
Вас гдѣ-то, тамъ, давно...
Ахъ, Маша, это ты?
О, милая моя, родная, дорогая!
Ну, обними меня, какъ счастливъ я, какъ радъ!
И Митя... Здравствуй, милый братъ!
Вы не повѣрите, какъ хорошо мнѣ съ вами,
Какъ мнѣ легко теперь... Но что съ тобой, Мари?
Какъ ты осунулась... страдаешь все глазами?
Садись ко мнѣ поближе, говори:
Что наша Оля? Все ростетъ, здорова?
О, Господи, что далъ бы я, чтобъ снова
Расцѣловать ее, прижать къ моей груди!
Ты приведешь ее? Нѣтъ, нѣтъ, не приводи...
Расплачется, пожалуй, не узнаетъ,
Какъ, помнишь, было разъ... А ты теперь о чемъ
Рыдаешь? Перестань! Ты видишь: молодцомъ
Я сталъ совсѣмъ, и докторъ увѣряетъ,
Что это — легкiй рецидивъ,
Что скоро все пройдетъ, что нужно лишь терпѣнье...
О, да, я терпѣливъ, я очень терпѣливъ,
Но все-таки... За что? Въ чемъ наше преступленье?
Что дѣдъ мой боленъ былъ, что боленъ былъ отецъ,
Что этимъ призракомъ меня пугали съ дѣтства, —
Такъ что жъ изъ этого? Я могъ же, наконецъ,
Не получить проклятаго наслѣдства!
Такъ много лѣтъ прошло, и жили мы съ тобой
Такъ дружно, хорошо, и все намъ улыбалось...
Какъ это началось? Да, лѣтомъ, въ сильный зной
Мы рвали васильки, и вдругъ мнѣ показалось...
.....................................................................................

— Да, васильки, васильки...
Много мелькало ихъ въ полѣ...
Помнишь, до самой рѣки
Мы ихъ сбирали для Оли.

Оличка броситъ цвѣтокъ
Въ рѣку, головку наклонитъ...
«Папа, — кричитъ, — василекъ
Мой поплыветъ, не утонетъ!»

Я ее на руки бралъ,
Въ глазки смотрѣлъ голубые,
Ножки ея цѣловалъ,
Блѣдныя ножки, худыя...

Какъ эти дни далеки!
Долго ль томиться я буду?
Все васильки, васильки,
Красные, желтые — всюду...

Видишь, торчатъ на стѣнѣ,
Слышишь, — сбѣгаютъ по крышѣ...
Вотъ подползаютъ ко мнѣ,
Лѣзутъ все выше и выше;

Слышишь, — смѣются они...
Боже! За что эти муки?
Маша! Спаси, отгони,
Крѣпче сожми мои руки!

Поздно! Вошли, ворвались,
Стали стѣной между нами,
Въ голову такъ и впились:
Колютъ ее лепестками...

Рвется вся грудь отъ тоски...
Боже! Куда мнѣ дѣваться?
Все васильки, васильки...
Какъ они смѣютъ смѣяться?
..........................................................................

— Однако что же вы сидите предо мной?
Как смѣете смотрѣть вы дерзкими глазами?
Вы избалованы моею добротой,
Но все же я ?ьвфырж король, и я расправлюсь съ вами.
Довольно вамъ меня держать въ плѣну, въ тюрьмѣ...
Для этого меня безумнымъ вы признали, —
Такъ я вамъ докажу, что я въ своемъ умѣ:
Ты мнѣ жена, а ты — ты братъ ея... Что взяли?
Я справедливъ, но строгъ: ты будешь казнена.
Что, не понравилось? блѣднѣешь отъ боязни?
Что дѣлать, милая! Не даромъ вся страна
Давно ужъ требуетъ твоей позорной казни!
А впрочемъ, можетъ быть, смягчу я приговоръ
И благости примѣръ подамъ родному краю.
Я не за казни, нѣтъ! Всѣ эти казни — вздор...
Я взвѣшу, посмотрю, подумаю... не знаю...
Эй, люди, стража, кто-нибудь!
Гони ихъ въ шею всѣхъ! мнѣ надо
Быть одному... Впередъ же не забудь:
Сюда никто не входитъ безъ доклада!

1890 годъ
А. Н. Апухтинъ
Вѣстникъ Европы, декабрь 1890 года

 


назадътитулъ далѣе