в оглавление
«Труды Саратовской ученой архивной комиссии.
Сердобский научный кружок краеведения и уездный музей»


И. С. Никитинъ «Жена ямщика»

Жгучъ морозъ трескучiй,
На дворѣ темно;
Серебристый иней
Запушилъ окно.

Тяжело и скучно,
Тишина въ избѣ;
Только вѣтеръ воетъ
Жалобно въ трубѣ.

И горитъ лучина,
Издавая трескъ,
На полати, стѣны
Разливая блескъ.

Дремлетъ подлѣ печки,
Прислонясь къ стѣнѣ,
Мальчуганъ курчавый
Въ старомъ зипунѣ.

Слабо освѣщаетъ
Блѣдный огонекъ
Дѣтскую головку
И румянецъ щекъ.

Тѣнь его головки
На стѣнѣ лежитъ;
На скамьѣ, за прялкой,
Мать его сидит.

Ей недаромъ снился
Страшный сонъ вчера:
Вся душа изныла
Съ ранняго утра.

Пятая недѣля
Вот къ концу идетъ,
Мужъ, что въ воду канулъ,
Вѣсточки не шлетъ.

«Ну, Господь помилуй,
Если съ мужикомъ
Грѣхъ какой случился
На пути глухомъ!

Дѣло мое бабье,
Цѣлый вѣкъ больна,
Что я буду дѣлать
Одиной-одна!

Сынъ еще ребенокъ,
Скоро ль подрастетъ?
Бедный!.. все гостинца
Отъ отца онъ ждетъ!..»

И глядитъ на сына
Горемыка-мать.
«Ты бы легъ, касатикъ,
Перестань дремать!»

— «А зачѣмъ же, мама,
Ты сама не спишь,
И вечоръ все пряла,
И теперь сидишь?»

— «Охъ, мой ненаглядный,
Прясть-то нѣтъ ужъ силъ:
Что-то такъ мнѣ грустно,
Божiй свѣтъ не милъ!»

— «Полно плакать, мама!» —
Мальчуганъ сказалъ
И къ плечу родимой
Головой припалъ.

«Я не стану плакать;
Лягъ, усни, дружокъ;
Я тебѣ соломки
Принесу снопокъ,

Постелю постельку,
А Господь пошлетъ —
Твой отецъ гостинецъ
Скоро привезетъ;

Новыя салазки
Сдѣлаетъ опять,
Будетъ въ нихъ сыночка
По двору катать...»

И дитя забылось.
Ночь длинна, длинна...
Мѣрно раздается
Звукъ веретена.

Дымная лучина
Чуть въ свѣтцѣ горитъ,
Только вьюга какъ-то
Жалобнѣй шумитъ.

Мнится, будто стонетъ
Кто-то у крыльца,
Словно провожаютъ
Съ плачемъ мертвеца...

И на память пряхѣ
Молодость пришла,
Вот и мать-старушка,
Мнится, ожила.

Сѣла на лежанку
И на дочь глядитъ:
«Сохнешь ты, родная,
Сохнешь, — говоритъ, —

Гдѣ тебѣ, голубкѣ,
Замужемъ-то жить,
Трудъ порой рабочей
Въ полѣ выносить!

И въ кого родилась
Ты съ таким лицомъ?
Старшiя-то сестры
Кровь, вѣдь, съ молоком!

И разгульны, правда,
Нечего сказать,
Да зато имъ — шутка
Молотить и жать.

А тебя за разумъ
Хвалитъ вся семья,
Да любить-то... любитъ
Только мать твоя».

Вотъ въ сѣняхъ избушки
Кто-то застучалъ.
«Батюшка прiѣхалъ!» —
Мальчуганъ сказалъ.

И вскочилъ съ постели,
Щечки ярче розъ. —
«Батюшка прiѣхалъ,
Калачей привезъ!..»

— «Вишь, морозъ какъ крѣпко
Дверь-то прихватилъ!» —
Грубо гость знакомый
Вдругъ заговорилъ...

И мужикъ плечистый
Сильно дверь рванулъ,
На порогѣ съ шапки
Иней отряхнулъ,

Осѣнилъ три раза
Грудь свою крестомъ,
Почесалъ затылокъ
И сказалъ потом:

— «Здравствуешь, сосѣдка!
Как живешь, мой свѣтъ?..
Экая погодка,
Въ полѣ слѣду нетъ!

Ну, не съ доброй вѣстью
Я къ тебѣ пришелъ:
Я лошадокъ вашихъ
Изъ Москвы привелъ».

— «А мой мужъ?» — спросила
Ямщика жена,
И бѣлѣе снега
Сдѣлалась она.

— «Да въ Москву прiѣхавъ,
Вдругъ онъ захворалъ,
И Господь бѣднягѣ
По душу послалъ».

Вѣсть, какъ громъ, упала...
И, едва жива,
Перевесть дыханья
Не могла вдова.

Опустивъ ручонки,
Сынъ дрожалъ, какъ лист...
За стѣной избушки
Былъ и плачъ, и свистъ...

— «Вишь, какая притча!» —
Разсуждалъ мужикъ: —
«Вѣрно, я не впору
Развязалъ языкъ.

А, вѣдь, жалко бабу,
Что и говорить!
Скоро ей придется
По мiру ходить...»

— «Полно горевать-то», —
Онъ вдовѣ сказал: —
«Стало, неча дѣлать,
Богъ, знать, наказалъ!

Ну, прощай покуда.
Мнѣ домой пора;
Лошади-то ваши
Тутъ вотъ, у двора.

Да!.. вѣдь, эка память,
Все сталъ забывать:
Вотъ отецъ сынишкѣ
Крестъ велѣл отдать.

Самъ онъ через силу
Съ шеи его снял,
Въ грамоткѣ мнѣ отдалъ
Въ руки и сказалъ:

«Вотъ благословенье
Сыну моему;
Пусть не забываетъ
Мать, скажи ему».

А тебя-то, видно,
Крѣпко онъ любилъ:
По-смерть твое имя,
Бѣдный, онъ твердилъ».

15 марта 1854 годъ
И. С. Никитинъ
Журналъ «Современникъ»,
Санктъ-Петербургъ, 1854 годъ

 


назадътитулъ далѣе