Радола Гайда. Мои воспоминания.
Крайне напряжённое положение стало ещё хуже, когда пришли известия о происшествии с венграми в Челябинске, о занятии сначала Челябинска, а затем и о начале наших боев в Сибири.
Профессор Прокоп Макса был в это время в Москве для переговоров.
В Пензе присутствовал заместитель председателя ОЧСНР генерал Рудольф Медек.
Когда пришел приказ П. Макса о подчинении Советам, а вместе с тем категорический приказ Л. Троцкого и С. Аралова разоружить нас, Р. Медек и другие представители были приглашены к А. Минкину, члену Пензенского Совета, 26 мая.
На его призыв выполнить эти приказы Р. Медек ответил, что вся армия и он, как заместитель председателя ОЧСНР скорее не согласен с приказом П. Макса, так как Макс якобы издал его либо по принуждению, либо по незнанию ситуации.
Так что переговоры ни к чему не привели.
В тот же день приехал В. Кураев, председатель пензенского Совета Народных Комиссаров.
Он снова пригласил к себе представителя армии.
В присланной им машине, кроме вице-председателя Медко, волонтера Ф. Бартака и доктора Ленфельда.
Во время разговора В. Кураева окружали чешские коммунисты и издевательски насмехались, когда Кураев повторял знакомые фразы о буржуазном национальном совете, о предательстве социализма и ренегатах империализма; Унтер-офицер Бартак ответил ему, что наша армия не сдаст свое оружие добровольно.
Днем 27 мая на вокзале состоялся митинг для наших бойцов, на котором Кураев и Минкин выступили перед войсками.
Офицерам был закрыт доступ в лагерь, чтобы большевистские вожди могли спокойно говорить только с солдатами и посмотреть, что они сами ответят.
Рядом с говорящим Кураевым снова стоял чешский коммунист Раушар.
Вся речь Кураева, насыщенная раздутыми демагогическими фразами, может быть, и могла бы подействовать на неграмотного и несведущего человека, но вызвала только большое сопротивление в нашей армии.
Несколько солдат ответили ему соответствующим образом: если ему нужно наше оружие, пусть придет и возьмет его!
Мы можем победить только с нашими доверенными офицерами.
Таковы были их слова.
Но лучший ответ дал один из братьев: Me Chechy a bolše ničevo — мы чехи и не более того.
Чтобы наши войска убедились в своем фанатизме и заблуждении, слово взял на себя Миникин.
Однако его речь была еще хуже, чем у Кураева, прямо-таки невероятно невнятной.
Среди прочего Минкин доказал, что союзники намеревались везти нас не на франко-германский фронт, а в Африку, чтобы усмирить там бунтующих, бедных негров и крестьян.
Он представил несколько подобных глупых изобретений, к большому раздражению и в то же время веселью слушателей.
Сама природа превратила конец его болтовни в великую бурю*.
Сразу после встречи Кураев запросил подкрепление из Москвы.
В критический момент наша армия была брошена русским командованием.
Генерал-майор Коломенский, командир первой дивизии, а также его начальник штаба, убежденные, что нас раздавят силой, сложил с себя командование.
В то время, однако, с Челябинского съезда уже прибыл поручик Чечек, самый старший офицер после командира первой дивизии, который также был назначен исполкомом на случай боя за командующего войсками, стоявшими западнее Урала.
Так он взял на себя командование всей группой.
Войска, дислоцированные в Пензе, подчинялись поручику И. Швецу**.
Было решено захватить город до того, как нас атакуют.
27 мая поручик Чечек отправился в Сердобск, небольшой город примерно в 100 км к западу от Пензы, за 4-м полком, после прибытия которого должно было произойти наступление на Пензу.
Всю ночь охранники внимательно следили за действиями большевиков.
Утром большевики получили запрошенное подкрепление, эшелон с броневиками, которые хотели немедленно доставить в город.
Однако горстка наших ребят без всякого приказа бросилась на поезд и в одно мгновение овладела им, хотя экипаж его был в строгой боевой готовности.
Удивленные красногвардейцы сами признались, что их послали против нас.
Это был сигнал к бою.
Завыли все гудки и сирены в городе, обычный сигнал тревоги и призыва Красной Армии, которая собиралась на советской площади.
Вскоре из города послышались редкие выстрелы, думаю, для придания храбрости большевикам и устрашения их русских врагов.
Наш 4-й полк к тому времени еще не прибыл.
Именно поэтому поручик И. Швец несколько изменил первоначальный план захвата города.
До поры до времени наша армия должна была оставаться за рекой и с помощью трофейных броневиков овладеть пензенскими железнодорожными станциями, чтобы мы были хозяевами паровозов и имели возможность идти восток.
Второй и третий батальоны 1-го полка под командованием поручика Воженелки заняли позиции со стороны железнодорожного вокзала, охватив своим правым флангом Пензу даже с северо-востока.
Первый батальон 1-го полка, находившийся в это время также под самой Пензой, стоял в боевом строю против города со стороны — станции Кривозеровка, находившейся на расстоянии около 5 км от Пензы на пути на Ртищево.
Если не считать небольшой перестрелки, в течение дня было относительно спокойно.
Лишь под вечер большевистская артиллерия под командованием чешских коммунистов начала обстрел железнодорожного вокзала, но не нанесла нам потерь.
Тем временем, сразу по прибытии в Сердобск, поручик Чечек телеграммой из Москвы сообщил 4-му полку о нашем разоружении, а также о решении Челябинского съезда.
Известие о том, что мы не сдадим оружие, что бы ни случилось, было воспринято армией с энтузиазмом.
1-й паровозный батальон немедленно был отправлен на ближайшую узловую станцию Ртищева, чтобы 4-й полк мог отправиться на подмогу в Пензу.
Как только локомотивы достигли пункта назначения, два оставшихся батальона уехали в своих поездах в Пензу.
Первый батальон должен был пока остаться в Ртищеве для защиты от атаки большевиков с тыла.
Эшелоны 4-го полка прибыли в Пензу только ночью.
29 мая начался генеральный штурм города.
Противник упорно сопротивлялся.
Но что могло противопоставить нашим гуситам? Вскоре город оказался в их руках, а вместе с ним и большая военная добыча.
Было отбито не только то оружие, которое когда-то сдали наши эшелоны в Пензе, но и многое другое.
В этот же день железнодорожные станции в Кузнецке и Сызрани были заняты артиллерийскими частями, чтобы наши эшелоны могли немедленно уйти к Волге.
______________________________
* Р. Медек: Пензенская эпопея в чехословацком дневнике
** поручик И. Швец требовал, чтобы его имя везде использовалось таким образом
заместитель председателя филиала Чехословацкого национального совета в России и комиссар корпуса П. Макса
|
Moje paměti
úryvek z knihy
Boje skupiny penzenské
Krajně napjatá situace se ještě více zhoršila, když přišly zprávy o příhodě s Maďarem v Čeljabinsku, o prvním obsazení Čeljabinska a později o počátcích našich bojů na Sibiři.
Profesor Prokop Maxa byl tenkrát v Moskvě vyjednávat.
V Penze byl přítomen Rudolf Medek, místopředseda OČSNR.
Když přišel Maxův rozkaz, abychom se podřídili sovětům, a současně s ním kategorický rozkaz L. Trockého a S. Aralova o našem odzbrojení, R. Medek ještě s jinými zástupci byli 26 května pozváni k členovi penzenského sovětu A. Minkinovi.
Na jeho výzvu, abychom vyplnili ony příkazy, R. Medek odpověděl, že celá armáda a on jako místopředseda OČSNR tím spíše s Maxovým rozkazem nesouhlasí, jelikož P. Maxa jej prý vydal buď z přinucení, nebo z neznalosti situace.
Vyjednávání tedy nevedlo k ničemu.
Týž den přijel V. Kurajev, předseda penzenského Sovětu lidových komisařů.
Pozval k sobě opětně zástupce vojska.
V automobilu jím poslaném k němu jeli kromě místopředsedy Medka dobrovolník F. Barták a Dr. Lenfeld.
Při jejich rozmluvě dělali Kurajevovi stafáž čeští komunisté a posměšně se ušklebovali, když V. Kurajev opakoval již do omrzení známé fráze o buržoazní národní radě, o zradě na socialismu, zaprodancích imperialismu; poddůstojník Barták mu odpověděl, že naše vojsko zbraně dobrovolně neodevzdá.
Odpoledne 27. května byl uspořádán na nádraží pro naše vojáky mítink, na němž promluvil k vojsku V. Kurajev a A. Minkin.
Důstojníkům byl přístup na tábor zapovězen, aby bolševičtí pohlaváři mohli nerušeně mluvit pouze s vojáky a viděli, co ti jim sami odpovědí.
Vedle řečnícího Kurajeva stál opět český komunista Raušar.
Celá Kurajevova řeč, prosycená nabubřelými demagogickými frázemi, snad mohla účinkovat na negramotného a neuvědomělého člověka, ale v našem vojsku vzbudila pouze veliký odpor.
Několik vojáků mu vhodně odpovědělo: Když chce naše zbraně, ať si pro ně přijde! Vyhrát můžeme jedině se svými důstojníky, jimž důvěřujeme.
Taková byla jejich slova. Ale nejlépe odpověděl jeden z bratří: My Čechy a bolše ničevo — jsme Čechové a nic více.
Aby bylo naše vojsko přece jen přesvědčeno o svém fanatismu a omylu, ujal se slova A. Minkin.
Jeho řeč byla však ještě horší než Kurajevova, přímo neuvěřitelně nejapná.
A. Minkin mezi jiným dokazoval, že prý spojenci nás nemíní odvézt na francouzsko-německou frontu, nýbrž do Afriky, abychom tam pokořovali vzbouřené, ubohé černochy a rolníky.
Podobných hloupých výmyslů uvedl několik, k velkému rozdráždění a zároveň veselosti posluchačů.
Sama příroda učinila konec jeho tlachání velkou bouří*.
Ihned po mítinku žádal Kurajev posily z Moskvy.
V kritickém okamžiku bylo naše vojsko opuštěno ruskými veliteli.
Generálmajor N. Kolomenský, velitel první divize, i jeho náčelník štábu, jsouce přesvědčeni, že budeme silou rozdrceni, se vzdali velení.
V tu dobu však již přijel z čeljabinského sjezdu poručík S. Céček, nejstarší důstojník po veliteli první divize, jenž byl mimoto výkonným výborem určen pro případ boje za velitele vojsk, stojících západně od Uralu.
Ujal se tedy velení nad celou skupinou.
Vojska stojící v Penze byla podřízena poručíku I. Švecovi**.
Bylo rozhodnuto dobýt město dříve, nežli budeme napadeni.
Poručík S. Čeček odjel 27. května do Serdobska, městečka ležícího asi 100 km západně od Penzy, pro 4. pluk, po jehož příjezdu měl být vykonán útok na Penzu.
Celou noc stráže bedlivě pozorovaly počínání bolševiků.
K ránu bolševikům přijela žádaná posila, vlak s obrněnými automobily, jejž chtěli ihned vyvézt do města.
Avšak hrstka našich hochů sc o své újmě bez jakéhokoliv rozkazu vrhla na vlak a v okamžiku se ho zmocnila, ač jeho posádka měla přísnou bojovou pohotovost.
Překvapení rudogvardějci sami přiznali, že byli posláni proti nám.
To bylo signálem k boji.
Ve městě začaly ječet všechny píšťaly a sirény, obvyklé znamení na poplach a svolávání Rudé armády, jež se shromažďovala na Sovětské ploščadi, náměstí.
Brzy bylo z města slyšet chvílemi střelbu, myslím pro dodávání odvahy bolševikům a zastrašení jejich ruských nepřátel.
Náš 4. pluk do té doby ještě nepřijel proto poručík I. Švec poněkud pozměnil původní plán na dobytí města.
Zatím se naše vojsko mělo držet pouze za řekou a pomocí uchvácených pancéřových automobilů se mělo zmocnit penzenských nádraží, abychom byli pány lokomotiv a měli možnost odjet na východ.
Druhý a třetí prapor 1. pluku pod velením poručíka Voženílka zaujaly pozice ze strany nádraží, objímajíce Penzu svým pravým křídlem ještě i ze severovýchodu.
První prapor 1. pluku, jenž byl tenkrát rovněž již u samé Penzy, se postavil do bitevní linie proti městu ze strany — stanice Krivozerovky, ležící ve vzdálenosti asi 5 km od Penzy na trati ke Rtiščevu.
Kromě menší přestřelky byl po celý den poměrně klid.
Teprve před večerem začalo bolševické dělostřelectvo pod velením českých komunistů pálit po nádraží, ale nezpůsobilo nám ztráty.
Zatím poručík S. Čeček hned po svém příjezdu do Serdobska informoval 4. pluk telegramy z Moskvy o našem odzbrojení, jakož i o rozhodnutí čeljabinského sjezdu.
Zpráva, že zbraně nevydáme děj se co děj, byla vojskem přijata s nadšením.
Ihned byl poslán do nedaleké uzlové stanice Rtiščeva 1. prapor pro lokomotivy, aby 4. pluk mohl vyjet na pomoc do Penzy.
Jakmile lokomotivy dojely, oba zbývající prapory odjely ve svých vlacích k Penze.
První prapor musel zatím zůstat ve Rtiščevě, aby chránil před bolševickým napadnutím z týlu.
Ešalony 4. pluku přijely do Penzy teprve v noci.
29. května byl zahájen všeobecný útok na město.
Nepřítel se úporně bránil.
Ale co mohlo odporovat našim husitům? Brzy bylo město v jejich rukou a s ním ohromná válečná kořist.
Byly znovu dobyty nejen zbraně našimi ešalony kdysi v Penze odevzdané, nýbrž i mnohé jiné.
Téhož dne bylo obsazeno dělostřeleckými oddíly nádraží v Kuzněcku a Syzrani, takže naše ešalony mohly ihned odjíždět k Volze.
Radola Gajda
Moje paměti, Vesmír, Praha, roku 1920
velitelství Sibiřské armády: sedící zleva doprava ve spodní
řadě Radola Gaida, admirál Kolchak, Boris Bogoslovsky, Sergej Domontovič, Jekatěrinburg, února 1919
|
_______________________________
* viz R. Medek: Penzenská epopej v Československém deníku
** poručík I. Švec se všude dožadoval toho, aby bylo jeho jméno takto užíváno
|
