Письма В. А. Милашевского
Н. В. Кузьмин познакомился с В. А. Милашевским (1893 — 1976 гг.) в 1923 году в Петрограде, вместе они стали организаторами «Группы 13», а Владимир Алексеевич «идеологом».
На первой выставке в 1929 году художник «выступил триумфально»41, но впоследствии началась полоса трудностей, долгий период непризнания, он стал иллюстратором поневоле, хотя именно его рисунки к произведениям Диккенса, Горького, Флобера, Салтыкова-Щедрина принесли ему известность.
Милашевский относился к переписке с Кузьминым как возможности свободного общения, понимая, что со временем она может стать ценным документальным источником.
В письмах художники пытались уточнить факты, связанные с историей «Группы 13», обсуждали острые проблемы современной художественной жизни, задумывались о судьбе творческого наследия.
В музее хранится 112 писем художника В.А.Милашевского 1960-х — 1970-х годов.
Многоуважаемый Николай Васильевич!
Не сочтите, что я хочу подать Вам некоторые советы.
Вы гораздо практичнее и мудрее меня! Но, тем не менее, некоторые, даже вздорные
мысли, зацепляясь за счастливые, реальные обстоятельства, воплощаются в
настоящие реальные вещи! Лежания в постели располагают мыслями обнять обстоятельства
«дальнего плана».
Не могли бы Вы, хотя бы по весне, лично проехать в Сердобск?42
Поговорить там с отцами города и организовать там музейчик, если пока и не
имени Ник. Вас. Кузьмина, то, во всяком случае «fonde de N. Kousmin».
Думаю, что при каких-то обстоятельствах может это и
улыбнется! Вдруг найдутся «патриоты» и ухватятся за эту мысль.
Я предполагаю, что Вы внесете в этот музейчик, пусть сначала
маленький, свои работы и работы своих друзей по многим годам совместного
творчества!
Лично я готов пожертвовать в этот музей все свои «сердобские
опусы». Они совсем не плохи, даже через 30 лет после их создания, значит, не
устареют и через 50-60 лет. Опять-таки для патриотов своего города они имеют
свой особый интерес, т.к. там зарисована «Сердобская земля». Кто знает! Как
разовьется в индустриальном смысле Сердобск! Все растет, а главное, все
изменяется, и, может быть, народятся люди, которым будет интересна история
своего края. Пренебрегать этой мыслью не стоит!
>Нам же всем, вряд ли, грозит «полная раскупаемость». Скорее
грозит полная гибель большинства нашего наследства!
Так поступил Боголюбов43 в Саратове! Заставил
купцов построить дом, а сам его заполнил и сколько культурных саратовцев, и мой
отец в их числе, говорили ему свое «Спасибо!»
Теперь, конечно, спасибо не говорят, но может научаться
произносить это слово при «коммунизме». Глядишь, при музейчике и искусствовед
какой-нибудь заведется. Я не советую начисто пренебрегать этой идеей. Но личный
разговор в Сердобске необходим!
Ваш В. Милашевский
15 января 1962 года
Дорогой Николай Васильевич!
Я премного благодарен Вам за внимание ко мне, сказавшееся в
присылке статьи о Николае Бенуа44. Я бы, конечно, пропустил ее, т.к.
чтением статей о литературе и искусстве стараюсь не баловаться. Хотя это и
незаметный, но сильнодействующий яд!
Более гнусного, мерзкого и, главное, совершенно непохожего
портрета (Глазунова)45 мне никогда не приходилось видеть. Николай
Бенуа, человек от которого «веет» доброжелательством, лаской и какой-то верой в
людей, качеств редко встречающихся в наших географических широтах и долготах.
Словом, в свои шестьдесят лет он все еще мальчик из детской
хорошего, ласкового, доброго дома!
«Что Вы, что Вы…мои успехи… Всем я обязан своему папочке.
Письмо ко мне он подписал свои детским именем «Кока». Это при мировой славе!!!
Мы с Ариадной шлем Вам и Татьяне Алексеевне свои пожелания
доброго здоровья.
В. Милашевский
20 марта 1964 года
Дорогой Николай Васильевич!
В последнем «благодарственном» письме я писал Вам, что
уезжаю из Москвы на целый месяц и поэтому Вы, вероятно, учли это, не получая от
меня моего «Спасибо» за Голлербаха46 и за вырезку из «Недели»,
«Спасибо!» и «Паки Спасибо» — это писал Александр Бенуа47 за
присылки ему книг из Советского Союза по искусству. Это выражение,
следовательно, не мое!
Да! получить строки стихотворения Голлербаха48
для меня оказались не только «документальная» радость, но и сердечная, душевная
радость! Эманации «хорошего» человека, сделавшего такой бросок в своем
искусстве — понимании! Ведь он вырос в среде «чистоплюев-аккуратистов»
петербургского толка. Бенуа, ведь среди них был самый небрежный и самый
«торопливо не законченный»! Нормой были Нарбут49, Сомов50,
Билибин, Остроумова-Лебедева51, Верейский52, Волков53
и т.д., один другого «чистописательней».
Паки Спасибо!
Что же касается моих воспоминаний об Александре Бенуа54,
то хотя они и написаны и поставлена последняя точка в последней строке моей
рукописи55, то напечатаны они быть не могут по самому «духу»
изложения, по развязности стиля, по изобилию «мелочей» острых и не всегда
выгодных для «нас»! Зачем мне было что-то приспосабливать, лицемерить,
подличать перед «редакторами», чтобы напечатать полторы странички и получить
гонорар, без которого я великолепно обхожусь. Нет! Пусть это будет «как было»!
Без прикрас и без приспосабливания к «советскому читателю». Пусть это будет мой
«венок» на могилу художника и человека, которого я любил, начиная с 5-го класса
Саратовского реального училища, когда я бежал на угол, в киоск и покупал «Речь»56
за пятницу! И каждая «пятница» приносила мне новый «завиток» в моем мозгу! Для
меня было величайшем счастьем получить от Анны Александровны57
письмо, в котором говорится: «Каждое Ваше слово о нашем отце — драгоценность.
Все, все будет сохранено. Ваши письма папочке — реликвия нашей семьи!».
Ну, авось, когда-нибудь некий будущий Зильберштейн58
мои письма разыщет! Вот и все! Никаких «ползаний на брюхе» перед редактором с
моей стороны не будет!
Целый месяц я был с Ариадной в Карловых Варах! Этим я хотел
отблагодарить ее за все страхи и ужас в душе, который царил у нее в продолжение
целых трех лет, когда я вот-вот готов был «прыгнуть в бездну». Столько раз я
был « на самом краю».
Она приехала довольная и счастливая, повидав «Европу». Увы,
она, эта Европа, уже как-то незаметно, тихо, тихо, как поет Дон Базилио59
стала походить на «Пензу», хотя «замки» еще стоят и их пока еще никто не сносит
(мешают движению).
Обтрепанные костюмы, серые усталые лица, какая-то
расхлябанность в санатории, где был когда-то идеальный порядок! Врачи все
торопятся домой, зажимая в портфелях кульки с санаторными остатками «яств». Во
всем проглядывают «знакомые черты». Все учат немецкий язык: врачи, официантки,
девушки в магазинах. 10 лет тому назад никто и не думал о немецком языке…
Появились педагоги немецкого языка (вечерние курсы). Жалованье этим педагогам
платит ФРГ, а не чехи. Обучение бесплатное!!! Каково!
«Мы», мы с вами, Николай Васильевич, им надоели и опротивели
хуже горькой редьки! Социализм для них обернулся изношенными костюмами и
выездами в поля «убирать картошку». Целые магазины закрыты, книжные,
галантерейные, все уехали «убирать»! Исчезли великолепные лошади, их заменил
«трактор», провонявший всю страну!..
Экскурсии в «замки» не производятся! Это не интересно,
выезжают на «заводы»! Я никуда не ездил, как это было в первые разы! Но осень
безветренная, мягкая и поэтому золотые листья не спадают чуть ли не два месяца.
Великолепны по утрам молочные туманы. Я цитировал по утрам «Он из Германии
туманной привез учености плоды»60.
Да! центральная Европа оказалась очень, очень туманной!
Стоит памятник — бюст Петру Великому, памятник Гете, Шиллеру, Сметане,
Мицкевичу, мемориальные доски Шопену, Гоголю, Тургеневу, Марксу, Гончарову.
Здесь был закончен «Обрыв». Здесь написаны «Живые мощи». Да! Карловы Вары умеют
целить гениев с плохими желудками!
* * *
В вагон, который отходил в Карловы Вары из Москвы, вошел еще
один гений. Это гений искусствоведения Наталья Соколова61!!! Ариадна
упросила меня упорядочить с ней отношения, которые выражались до этих пор тем,
что она смотрела на меня «волком». Я подошел к ней: «Разрешите возобновить с
вами знакомство, мельком возникшее, когда мы жили с вами в продолжение 5 дней
под одной кровлей в Абрамцево! Вы гостили тогда у вашего друга Марии Ивановны
Машковой62! Чтоб не сидеть с ней рядом за одним столом ( я увидел ее
фамилию за нашим столиком) я быстро, по-суворовски, сунул «подарок из Москвы»
две банки порошкового кофе диетсестре (его нет в Чехословакии) и попросил
посадить со мной вместе мою «племянницу», молодую даму, ехавшую с нами! За две
банки кофе я сидел с «племянницей» и избежал разговоров об «Олимпе»
социалистического реализма.
Наталья Соколова приехала «бесплатно» в качестве премии от
Академии за выдающуюся работу о «Кукрыниксах»63!!! Но изолировать
себя от нее не удалось. И, идя как-то от источника в гостиницу, мы
разговорились!
«Ох, уж этот Бенуа, он со своим «Петрушкой» безнадежно
устарел, а сынок его — так это просто мазня какая-то!» Из разговора я узнал,
что она впервые увидела «Петрушку» на выставке эскизов театра La Scala64.
Появилась «Неделя», и один наш компаньон подарил этот номер «искусствоведу».
Другой номер мне не удалось достать!
Я подлетел к Наталье Ивановне, стараясь выпросить у нее этот
номер, так как предыдущее высказывание показало мне, что она не может им уж как-то
очень «дорожить». Не тут-то было! Узнав, что будет выставка обоих Бенуа65,
в следующем году, она «на ходу» переменила мнение и стала очень дорожить этим
номером!
«Нет! Нет! Мне этот номер очень нужен. Я устраиваю моим
ученицам — искусствоведкам при Академии чтения! Я им говорю: Так же нельзя. Вы
ничего не читаете, ничем не интересуетесь. Я им обязательно должна прочесть эту
статью! Поэтому Вы понимаете, как дорого мне было получить этот номер от Вас,
Николай Васильевич. Кока просил меня переслать в Париж сестрам то, что я найду
в газетах. Это пойдет в их Архив. Спасибо за этот номер от всего семейства
Бенуа. Коке этим некогда было заниматься! Таким образом, Вы внесли свой вклад в
архив Бенуа!»
Имя Ариадна великий искусствовед никак не мог запомнить! Она
называла ее неизменно Олимпиада Политовна, а иногда Аделаида Политовна! Чтобы
облегчить ей эту трудную задачу запоминания, я позволил ей как-то сказать: «Вы
вспомните рассказ Чехова “Ариадна”, эту жемчужину русской прозы! — Да? Разве
есть такой рассказа? Я что-то не помню!» Я знал миф о Тезее и Ариадне66
с 12 лет. Я изучал искусство Крита! Среди знакомых моего отца не было ни
одного, кто бы встал в тупик от выражения «нить Ариадны» или кто-либо не читал
бы рассказа Чехова, хотя они и не писали трудов об искусстве или литературе! На
Бенуа нападали не справа или слева, как Вы пишете, на него, увы, нападали
«снизу», с позиций культурного «низка».
Шлю привет Вам и Татьяне Алексеевне. Еще раз «Спасибо».
В.Милашевский
28 октября 1964 года
Дорогой Николай Васильевич!
Очень рад получить от Вас весточку, хотя и печальную. Мы
оба, я и Ариадна Ипполитовна, шлем Вам свое сочувствие и пожелание скорейшей
поправки Татьяне Алексеевне! В смысле чего-то обобщающего должен Вам сообщить,
что «бывает хуже»! Бах, разрыва стенок сердечных нет, то надо немного полежать
и отказаться в первое время от утомительных прогулок. Вот и все!
У меня был трехсторонний разрыв сердечной ткани, обычно при
таких комуфлетах люди умирают, а я «воскрес из мертвых», смертию смерть поправ…
И, действительно, смерть прошла от меня в нескольких
миллиметрах. Теперь же вот видите даже по Волге «катаюсь»!
Ну, конечно, при скорой ходьбе или ходьбе в гору, где-то в
верхушках груди поддавливает, но при умелом обращении — живом еще!.. Возможно и
не надолго. Я в смысле самочувствия, совершенно лишен страха смерти и
представляю собой полную противоположность Льву Толстому. Это качество очень
помогло мне на военной службе…
О смерти я думаю совершенно спокойно… В смысле
«выздоровления» применял свой особый метод. Полное отстранение от нашей
художественной жизни… Знаете, чтобы не встречаться с деятелями искусства. По
этой самой причине совершенно не читаю статей в «Искусстве», «Творчестве» и
прочих высокохудожественных источниках усвоения художественного вкуса и идейной
зарядки.
Поэтому я очень благодарен Вам, что нет-нет, да и пришлете
нечто любопытное в смысле вырезок и цитат. Благодарю Вас и за последнюю цитату
из апостола Чегодаева67 об импрессионизме. Как жаль, что свои мысли
он не доводит до конца и фразы как-то обрывает…
Последняя фраза должна была звучать так: «Их открытия
перешли по наследству художникам двадцатого века, причем самым лучшим из них
таким, как Сергей Герасимов, Кибрик, Сойфертис»68.
Если читали его Ватто69 (посвященный Александру
Бенуа), то там Ватто «исходит» от братьев Ленен70. «Сапоги всмятку».
В.М<илашевский> с приветом и искренним желанием
«ожить».
«Илья Самойлович Зильберштейн71 каких чудес в
Париже понаделал! Побудил даже князя Юсупова72 писать воспоминания о
Серове73! Словом, в Париже «сонные тетерева» по сравнению с нами.
В. А. Милашевский
6 июля 1966 года
Дорогой Николай Васильевич!
Поздравляю Вас с торжественной датой восьмидесятилетия!
Какой путь пройден! И если он теперь для Вас стал легким и гладким, то конечно,
как забыть все тернии, все булыжники и острые ранящие камни на пути. Быть
может, какому-то из художников дореволюционных организаций и обществ
домосховских времен, как именно нам, «этот путь был таким трудным. Тем славнее,
что Вы своим дарованием, изяществом руки и вкусом — победили все! Покорили!
Заставили себе подносить венки триумфатора! А с чисто личным торжеством
внедряются и ряд идей в искусстве, благодаря которым всех нас так ненавидели…
Именно Вами проделан трудный путь некоего «покорения»
дикаря, провинциала, деревянного тупицы и плагиатора в тоге классика.
Татьяна Алексеевна так же разделяет заслуженное торжество и
как самостоятельная художница, и человек, и жена.
Ариадна Ипполитовна шлет Вам обоим свои приветы, пожелания
долгой здоровой жизни Вам обоим.
В. Милашевский
16 декабря 1970 года
Письма О. Н. Гильдебрандт-Арбениной
Интересны письма одной из участниц «Группы 13» Ольги Николаевны Гильдебрандт-Арбениной (1897/98–1980), живописца, актрисы, которую связывали с художниками дружеские отношения, общее прошлое, воспоминания молодости.
Она писала об общих близких знакомых и друзьях — о Д. Б .Даране, В. А. Милашевском, Н. В. Кузьмин и Т. А. Маврина не только окружали ее своим вниманием и заботой, но и поддерживали материально.
В фонде хранятся 40 писем конца 1950-х — 1970-х годов.
Дорогие Татьяна Алексеевна и Николай Васильевич!
Большое спасибо за телеграмму. Простите, что долго не
писала. Я была в отпуске ( в июле, в Токсове). Но до отпуска и теперь много
всяких волнений и неприятностей. Но конечно это преходящее, а что совершенно
ужасно, это смерть нашего милого Дарана74, о которой я узнала из
письма Милашевского. Так это неожиданно и так не похоже (подчеркнуто
автором) на него. Правда, он иногда жаловался в письмах и на жизнь, и на
здоровье, но казалось, что это не так серьезно. Мне кажется, что он был очень
хороший человек без зависти, без злобы, дружественный и глубоко порядочный,
чистое золото. Вы не знаете, как его хоронили, где, кто был на похоронах?
Мил<ашевский > не был, Ариадна от него скрыла.
А наши дела такие: Юля75 дожила до 55 лет, должна
была перейти на пенсию, стаж у нее 22 года с небольшим, ей все назначили, а
потом позвонили, что 4 года не в счет, она работала в каких-то мастерских,
которые в то время числились входящими в стаж, а потом по какому-то
постановлению были выброшены из стажа. А у меня кончился договор артели с
Эрмитажем, и я после отпуска волновалась, куда придется идти.
В отпуске было неплохо, сидела в гамаке в саду, гуляла, не
хозяйничала. Юля оставалась в городе... Я взяла с собой Вашу книгу76,
Николай Васильевич, чтобы перечесть на «воздухе». Как ни странно, ведь по
содержанию ничего общего — но по какой-то «тональности» перекликается с
«Детством» и «Отрочеством» — очень лирическая «объективная» — лирика —
существует Николая Васильевича, — но главный автор не забирает на себя все
внимание, совсем как Николенька не заслоняет старшего брата и сестер.
Я плохо выражаюсь, но первое впечатление было такое, и потом
подтвердилось.
Пожалуйста, напишите мне. Екатерина Алексеевна писала, что у
Вас вроде как «своя» дача. Где? Какая? Рисуете ли на этой даче? Привет от Юли.
Целую Вас.
Любящая Вас всегда.
Ольга Г<ильдебрандт>.
14 августа 1964 года
Дорогая Татьяна Алексеевна!
Конечно, я поняла Вас. Людям нашего поколения это всегда
приходит в голову. Спасибо Вам и Ник. Вас, что Вы позаботились о моем
пристанище. Только я не помню своих картинок у Вас, кроме одной, которая висела
у Вас на Сухаревской площади — «Лондон», так я назвала ее —улица с цветочным
окном , у меня дома — «Париж», а «Вена» была у одного из моих друзей, который
умер во время войны.
Спасибо и за деньги, которые будут — это всегда бывает
нужно, тем более, что я ушла с работы. Сил стало мало, даже на такую милую
работу (только помещение было ужасное!).
Лето было плохое, дождливое, толку с него мало... Сейчас
хожу в Большой Михайловский<cад> — трава очень
зеленая — деревья тоже — вид летний. И виднеется Русский музей. Еще была в
Эрмитаже на фараоне... Я буду очень рада, если Мирра Аб<рамовна
Немировская>77 будет здесь — я еще не все ей показала, как и
себя, так и более именитую публику. А М<ирра> А<брамовна>
чрезвычайно мила. Простите мой мерзкий почерк. Я не больна, но вероятно, нервы.
Рука прыгает.
А что Екатерина Алексеевна?
И самое главное; что делаете Вы и Николай Васильевич? В
смысле живописи!
Целую Вас от Юли и от себя. Привет Николаю Васильевичу.
Ваша Ольга Г<ильдебрандт>.
5 сентября 1974 года
Дорогая Татьяна Алексеевна!
У меня нет слов, как благодарить Вас за заботу!
В сберкассе заведующая записала вот то, что я Вам посылаю.
Для себя все это — адрес (на обороте) Невский,38.
А фамилию мне дважды испортили! Вернее, в первый раз (еще до
войны) отцепила Арбенину, а вторично, когда я прописывалась не в Ленинграде, а
в окрестности, после войны, у меня выбросили букву «д» — записали в паспорт
«Гильдебрант». Такая гадость! На меня еще тогда зарычали, когда я протестовала.
Я тогда встретила по дороге человека с пустыми ведрами, а
знала, что будут всякие неприятности! Через долгое время, когда я хлопотала о
пенсии, пришлось сдаться — вызывать свидетелей, платить юристу и проч. И опять меня
срамили на суде, что я недостаточно энергично действовала во время получения
паспорта! У меня документы не сходились (конечно!) из-за этой выброшенной
буквы. Меня потом утешали, что это неважно, что в паспорте неграмотно. Так и
осталось.
Спасибо за ландыш. Я очень люблю ландыши. В дни далекой
юности Ландышем назвал меня Бальмонт, а Ахматова — розой. Но я не люблю
воспоминаний, даже приятных…
Какая вы счастливая, что работаете. Надо всегда смотреть
вперед, а не назад. Ведь правда? — Володя <Милашевский >написал нашей
общей приятельнице тоже в «своем тоне». Мне пока нет.
Будьте здоровы, Николай Васильевич, и Вы, еще раз спасибо
большое. А как Екатерина Алексеевна? Напишу ей к именинам.
Крепко целуем Юля и я.
Ваша Ольга Г<ильдебрандт>
25 ноября 1974 года
Письма Т. Г. Цявловской
Кузьмин познакомился с Мстиславом Александровичем78 и Татьяной Григорьевной Цявловскими в 1928 году, и на протяжении пятидесяти лет их связывали общие интересы, любовь к Пушкину.
Татьяна Григорьевна внимательно следила за творчеством Н. В. Кузьмина, обсуждала с ним его иллюстрации к пушкинским произведениям, таким как роман «Евгений Онегин», «Граф Нулин», «Эпиграммы».
В архиве Н. В. Кузьмина и Т. А. Мавриной сохранилось 18 писем Т. Г. Цявловской, написанных в период с 1958 по 1978 год.
Дорогой Николай Васильевич!
Спасибо за Ваше милое письмо. Поздравляю Вас, прежде всего,
с новым изданием Вашего Онегина79. Какой успех у книги! Двадцать лет
издаются Ваши рисунки к роману — то в одной, то в другой стране!
Дантеса я с удовольствием посмотрю при случае — но работать
над этой статьей я не могу (я не огорчена, что журнал не может ее печатать.) Я
поглощена «Летописью жизни и творчества Пушкина»... Каждый день решаю все новые
и новые загадки, которыми засыпал нас Пушкин, иные не даются, а иные преодолеваешь
— вдруг все становится ясным и ходишь счастливая, успокоенная и усталая…
Я не знала о Вашем «Нулине». Очень интересно и «Записки сумасшедшего»80.
Все очень хочется видеть.
Сейчас событие — выставка у нас и выставка в Эрмитаже.
Но я еще на даче, где дышу и тружусь. Около 1-го вернусь.
ада буду повидаться.
Татьяне Алексеевне привет и радость, что уже пробился оттиск ее «Руслана»81.
Привет Т.Цявловская.
Через месяц получу оттиск своей статьи — с публикацией
дневника Олениной, где проходит Пушкин. С удовольствием вручу Вам описание
одного из разочарованных в Пушкине.
7 августа 1958 года
Дорогая Татьяна Алексеевна!
Ровно через два месяца после Вашего подарка, день в день, 2
июня получила я его (вот как часто мы с сестрой встречаемся). Спасибо! Большое!
Азбука82 Ваша очаровательна!..
Ваша буйная фантазия вполне уживается с историческими
воспоминаниями, со стилем старой Руси, с народной традицией, с рамками книжной
композиции. Очень красиво, выразительно, и взрослым доставляет не менее, если
не более радости, чем малышам.
Книжка моя с рисунками Пушкина83 все еще не
вышла. Мне их не покажут, потому что печатается книжка глубокой печатью (верю,
что это основание серьезное) в Ярославле.
Заканчиваю работу над пушкинским томом в «Прометее» и еду
10-го в Голицыно в Дом творчества писателей — на месяц…
Как Вы себя чувствуете? На природе — хорошо, надеюсь?
Николай Васильевич как?
Почитайте в № 5 «Нового мира» Камю!
5 июня 1969 года
Дорогой Николай Васильевич!
Спасибо большое за присылку Вашей заметки «Мое Захарово»84.
Я еще в газете насладилась Вашей поэтической речью.
Рецензия Ваша на мою книжку обращает на себя всеобщее
внимание — какой знаток (еще бы! — художник и очень культурный человек) и как
написано прекрасно (да талантливейший человек!)85. Последний звонил
мне С. М. Бонди86 — из Переделкино (где он отдыхает) — «я бы так не
смог!» С тех пор вышли еще 3 рецензии, да лежат по журналам 3-4. Но Ваша
выделяется мастерством, зрелостью и теплом (последнее, впрочем, везде есть).
Татьяна Алексеевна, дорогая! Я очарована Вашими рисуночками
Захарова!.. Как я люблю Ваши эти беглые и тонкие зарисовочки пейзажей!
Сказки Ваши — прелесть — остроумием, неожиданно заигравшими
деталями. Озорством, веселостью (мальчишка поднял ноги, звонит в колокол, —
раскачивается)!.. Чудесно придуманы и так пластично выполнены царица с сыном в
бочке — и с новорожденным, и с выросшим. Очень красива лебедь — всюду, особенно
на 15 странице.
33 богатыря очень находчиво трактованы — и на развороте и в
кругу (что такое? соты? — первое впечатление). А под ними две молодые злыдни
(ткачиха и повариха. — Прим. А.Р.), очень выразительны.
Не знаю — может быть, слишком обнаженная условность (с
сатирическим духом) не волнует меня так, как Ваши пейзажи. И прежние —
Московские, военной зимы, — с чернотой — прелестны!
А сказки — забавны, увлекательны, «мастеровиты», интересно
разглядывать, но поэзия Ваша — не в них, а в пейзажах.
Целую Вас крепко и очень люблю.
Ваша Т.Цявл<овская>
15 июня 1971 года
Дорогой Николай Васильевич!
Проиллюстрировать эпиграммы Пушкина? — Идея заманчивая!
Посылаю Вам сборник (2-ой экз.) с моей статьей «Муза пламенной сатиры»87.
В нем я рассказываю о сборнике пушкинских эпиграмм, который Пушкин подготовил в
1825 году — для распространения среди прогрессивной молодежи или — может быть —
для того, чтобы выпустить эту книгу в свет, как только будет свергнута царская
власть. Об этом (ради чего он готовил сборник) я писала уже позднее.
Читателя-специалиста надо исподволь приучать к новым мыслям…О сборнике эпиграмм
литературных, не имеющих политического звучания, Пушкин, кажется, не думал, —
нигде не видно.
Была ли Орлова88 предана Фотию плотию — не знаю…В
понедельник (26 июля) еду в Малеевку (на месяц, т.е. по 20 августа) отдыхать.
Книга Бонди «Черновики Пушкина» должна выйти в августе. Если
в конце месяца (а кажется, именно так), то поймаю — возьму. Будьте здоровы и
благополучны.
Татьяну Алексеевну целую и люблю.
Ваша Т.Цявл<овская> 23 июля 1971 года. Москва
Р. S. Мих. Павл. Алексеев89
сетует, что я не рассказала о поисках писем Пушкина к Амалии Ризнич90
в Триесте.
Если редактор «Науки и жизни» захочет продолжения печатания
«Вокруг Пушкина»91, то можно и об этом «утраченной временем»
бесплодных и безнадежных поисков рассказать. Но не все яркое можно печатать.
Скажем, я пришла как-то к Виноградову (В.В.)92, когда он возглавлял
ОЛЯ, и заговорила о том, что Голенищев-Кутузов93 («возвращенец»)
знал о том, что в каком-то монастыре на севере Италии хранятся письма к Ризнич.
Он спросил: «Ах, этот Хлестаков?..Хотите я Вас познакомлю с ним? Я сейчас его
вызову». Это было в Отделении Литературы и Языка. Увы! Я гордо ответила: «Ах,
он Хлестаков? Нет, знакомиться с ним не хочу».
А Хлестаков искал, затем Алексеев искал, будучи в Иране.
Я-то уверена, что писем вообще не было… А Вы как думаете?
Скажите, исповедовались ли люди Великим постом и, будто бы,
в августе, — почему? Перед Рождеством Богородицы. (Мне это важно для —
«Летописи жизни и творчества Пушкина».)
23 июля 1971 года
Из писем Н. М. Малышевой-Виноградовой
Дружеские отношения связывали Н. В. Кузьмина и Т. А. Маврину с академиком В. В. Виноградовым и его женой Н. М. Малышевой-Виноградовой (1897–1990), известной пианисткой, педагогом-вокалистом.
Преподавание вокала было для Надежды Матвеевны ее призванием.
Она всегда была окружена учениками, которые ее очень любили, но прежде всего она была женой В.В.Виноградова, жила его заботами и помогала ему в работе.
В архиве находятся более 20 писем Н. М. Малышевой-Виноградовой, адресованных Н. В. Кузьмину.
Переписка велась на протяжении 20 лет, в ней мы находим отзывы на книги, которые иллюстрировал Н. В. Кузьмин, об истории создании кабинета В. В. Виноградов в Академии Наук.
Особенно важно отметить, что сохранилось два автографа академика В. В. Виноградова, один из них впервые публикуется здесь.
Дорогой Николай Васильевич!
На днях была получена от Вас прелестная книжка <«Круг царя Соломона»> с надписью не только обращенной к В. В.94, но и ко мне.
Я была в восхищении и от книги, и от надписи.
Я прочла ее прежде В. В., так как он эти дни был на сессии Академии наук, «выбирал», «считал голоса», агитировал ( с успехом за своих кандидатов, читал доклад об «коренной» орфографии русского языка, доклад об академике Шахматове95, и все еще продолжает бывать на сессии. Очень устал.
Еще не читал Вашей книги.
А я уже прочла и удивлена и восхищена очень.
Некоторые новеллы (или это вроде стихотворений в прозе) мне нравятся лучше, чем «Записки охотника»…
Не знаю, можно ли купить Вашу книжку в магазинах.
Интересно, имеет ли она успех у публики.
Вероятно, уже она раскуплена.
Да, и очень хорошо написал о Вас Корней Иванович. Какой он живой человек, как легко откликается на все хорошее.
Как хорошо, что он так долго живет и светел головой!..
Еще раз благодарю Вас и надеюсь, что В. В. сам напишет, когда прочтет Вашу книгу.
Мы, вероятно, недели 2-3 будем жить в Абрамцове.
Между 15 июля и 1 августа.
Может быть, Вы зайдете к нам?..
Дача В. В. находится в «академическом поселке» № 8, в начале поселка.
Это полверсты от музея Абрамцевского…
Желаю Вам здоровья и написать еще что-нибудь такое же чудесное, как Ваш Соломонов круг.
Уважающая Вас, Н. Малышева (Виноградова)
Москва. 26.06.1964
Дорогой Николай Васильевич!
На днях пришли Ваши подарки — 2 чудесные книжки с Вашими
картинками96. Начну с благодарности от В. В. и меня.
От меня вдвое с благодарностью, т.к. чувствую себя безмерно
польщенной Вашей надписью на книге. Я всегда восхищалась Вашими рисунками к
Пушкину, — а после «Соломонова круга» восхищаюсь Вами и как писателем.
Опять читала Вашу «автобиографию» и с Вашими же рисунками, и
снова не смогу оторваться, — так это свежо, непретенциозно, такие живые
диалоги, так чудно каждый разговаривает. Я не люблю длинных описаний красот
природы, даже у Тургенева. Но у Вас я, ей-богу, дышу воздухом Ваших полей и
садов. До того все в меру, все к месту, до того все окружающее правдиво и не
тенденциозно, и в центре Вы сам, тоже такой же чудный, простой и бесхитростный
мальчик.
Сегодня ночью мне еще предстоит удовольствие, вернее,
наслаждение, дочитать Соломонов круг. Думаю с грустью, что кончится это
освежающее чтение. Очень уж как-то срослось все в этой книжке — чудные новеллы,
с рисунками самого автора и его же прорастанием в жизнь будущего художника и
писателя. И так все скромно, по-русски. Я что-то на старости стала любить, нет,
не любить, — мне стала нравиться Россия в том «аспекте», как Вы о ней пишете.
Ведь у Вас все люди «мудрецы», независимо от социального их положения и
образования. Вижу, что, главное, сам Вы мудрец русский…Желаю Вам здоровья, а
радости у Вас, конечно, есть в избытке, если Вы ею так щедро делитесь с
другими.
Глубоко Вас почитающая, Н. Малышева.
12 марта 1967 года
Дорогой Николай Васильевич!
Старея, я становлюсь брюзгой. Поэтому сужается круг книг и
людей, которые доставляют мне эстетическое наслаждение. Между тем, Вы занимаете
все большее место в моем сознании, и все больше внимание привлекаете к себе.
Для меня Вы уже не только график, художник пера, но и художник слова, это так
отрадно и так поучительно.
Желаю Вам здоровья, счастья и дальнейших успехов.
Ваш читатель и почитатель.
Виктор Виноградов
12 марта 1967 год
Дорогой Николай Васильевич!
Посылаю Вам билет на память о В. В.
В Ленинград я отдала его библиотеку (20 000 книг), мебель,
картины, фарфор, часы — вообще все, что было получше в доме. Там отвели зальчик
(в 74 кв.м )97. Там и будет как бы повторен московский кабинет В.В.
И там будут работать ученые, сидя на его диване, креслах, за его столами.
Кабинет должен получиться красивым, так как мебель В.В. вся Пушкинской эпохи.
Нашлось у нас 7 «Брюлловых», хоть и не первоклассных, но хороших. Отправила
туда Воробьева: ночь в Ленинграде, луна освещает Ростральную колону98.
Портрет Павла I Вуаля99; пейзажи Щербакова100
— пушкинские места («Святогорский монастырь», «Домик в Михайловском», «Вид
Сороти»). Всякие гравюры с видами Ленинграда (Академия наук). Все это пишу Вам,
т.к. знаю, Вам это интересно. Послала 3 вазы Императорского завода, начала 19
века с видами Биржи, Васильевского острова…
Отсюда Вы можете заключить, что кабинет будет красивый. Там
была целая почти стена книг 18 — начала 19 века — Альманахи разные. Будут стоять
часы 18 века (Нортоновские) с курантами, висеть зеркальце 18 века (узкое, с
рогами), подсвечники бисерные начала 19 века Мебель вся старинная и красивая. Вот
почти все и описала…
Привет Вашим близким, сердечно преданная Вам.
Н. Малышева-Виноградова.
29 октября 1971 года
Дорогой Николай Васильевич!
Не нахожу слов для благодарности за Ваш подарок.
Отсюда — усердие мое в «живописи» (имеется в виду цветок, нарисованный Малышевой в
уголке открытки). Какая это прелесть! (У Вас!). Все хороши необыкновенно.
Но смешнее всех для меня — Шаликов101 с мальчишкой.
Спасибо Вам за все.
Желаю Вам здоровья и сил для задуманных иллюстраций.
Всегдашняя Ваша поклонница.
Н.Малышева (Виноградова)
<23 марта 1974>
Дорогой и глубокоуважаемый Николай Васильевич!
Вчера мне принесла почта Ваш подарок102. Трудно
Вам представить, какую радость Вы мне доставили. Все «Пушкинское» как-то
обеднело, рассеялось с уходом Мстислава Александровича, а теперь, с болезнью
Татьяны Григорьевны <Цявловской>. А у меня-то особенно пусто, с уходом
Виктора Владимировича…
У меня был Ваш «Евгений Онегин», но кто-то утащил. Сейчас у
меня «Онегин» Добужинского, Тимошенко. Но Вы сами понимаете — после Вашего
«Онегина» все это грубовато…
Статья Ваша чудесная. Но мала, конечно, дали не так уж много
места в книжке. Но и то хлеб. И вторая статья о чтеце Смоленском103
радует Вашими рисунками из «Онегина». Особенно я люблю Татьяну и медведя. Там и
сон воплощен и образ Татьяны живой и чудный, как «прекрасный сон»…
Всегда мне казался загадочным князь — генерал, муж Татьяны.
Чем и насколько он «изувечен в сраженьях»? Он без руки? Или без глаза? Почему
«изувечен»? Он, наверное, герой 12-го года. И вовсе он не старец. Он «друг и
родня» Онегина. Они вспоминают «проказы, шутки прежних лет»… Генерал (хоть и
толстый), но ненамного старше Евгения. Они на «ты»… Толстым был и Дельвиг, и
почему генералу не быть «толстым»?
А если он поднимал «всех выше и нос и плечи», то это от
гордости прекрасной своей женой.
Недаром же он обратил на нее внимание на балу, когда она
бледная, и ко всему равнодушная сидела у колоны между двумя тетками. Значит,
генерал был неглуп и мечтатель. Ведь Таня была невеста бедная, а вид имела
провинциальный и ко всему равнодушный. А вот увидел он в ней (и сразу, —
заметьте!) «идеальный образ», который заметил в ней «один, какой-то шут
печальный». Генерал был богат, был, кроме того, князем, был обласкан двором.
Значит, человек он был высокого духовного уровня, коли с первого взгляда
разглядел в Татьяне нечто «идеальное»… И Чайковский в знаменитой арии «Любви
все возрасты покорны» (хоть и перекореженной Модестом Ильичем) нарисовал образ
Татьяны с необыкновенной силой. Именно исходящей из души Гремина. А то Гремин
как-то вроде обеднен Пушкиным, во всяком случае, проходит мимо незамеченным. И
еще, простите уж меня за многословие (я всю ночь читала Вашу статью и Онегина)
смотрела Ваши иллюстрации к «Нулину»104 в подаренной Вами крошечной
книжечке и без конца восхищалась ими.
…«Нулин» Ваш весь бесподобен. Чудесен и уморителен
«Тарквиний», ищущий дорогу «в потемках». Все там, как и в «Онегине»,
бесподобно…
Благодарю Вас бесконечно! Сегодня у меня счастливый день!
Будьте здоровы.
Сердечно преданная Вам и любящая Вас Н. Малышева
(Виноградова)
12 апреля 1975
