А. Б. Руднева «Щедрота полная угодна небесам»
Коллекция Т. А. Мавриной и Н. В. Кузьмина в Государственном музее А. С. Пушкина
Имена Н. В. Кузьмина и Т. А. Мавриной стали хорошо известны среди художников еще в начале 1930-х годов, после выставки «Группы Тринадцать«, в которую они пришли в 1929 году.
«Группа Тринадцать» объединила живописцев и графиков, стремившихся к живому, трепетному рисунку.
Само название не только обозначало количество участников первой выставки, но и ассоциировалось с неким вызовом академической школе.
«Темпы рисования с натуры — быстрые, любой набросок может стать рядом с картиной — была бы рука!
Все соответствовало моему характеру.
Понравилось и название предполагаемой выставки графики "Тринадцать"... — Несчастливое роковое число, все его боятся, а тут на афише — «Тринадцать», на каталоге — «Тринадцать»... пусть принесет счастье на этот раз!», — вспоминала Татьяна Алексеевна о своем отношении к «Группе Тринадцать»1.
Именно «интересные люди, а не художественное знамя, кредо»2 привлекли художницу.
Здесь она встретилась с Н. В. Кузьминым, 1890–1987, с которым и соединила свою судьбу в августе 1941 года, в самом начале войны.
Кузьмин начинал рисунками виньеток еще в журналах «Аполлон» и «Новый Сатирикон», а после революции сотрудничал в знаменитом «Гудке».
После приезда в Москву стал активно работать как книжный художник в издательствах «Academia», «Художественная литература» и других.
Он всегда подробно изучал эпоху, быт, приметы времени, его рисунки дополняли авторское слово.
Иллюстрации к произведениям Пушкина, Грибоедова, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Лескова принесли ему заслуженную славу и признание.
Татьяна Алексеевна Маврина3 в конце 1920-х годов увлекается живописью и графикой, ее работы отличало яркое цветовое решение.
В 1950-х годах она иллюстрирует книги русской и мировой классики, более 100 изданий.
В 1976 году награждена Международной премией Ганса Христиана Андерсена за иллюстрации детской книги.
В Государственный музей А. С. Пушкина Николай Васильевич Кузьмин и Татьяна Алексеевна Маврина пришли в начале 1960-х годов и навсегда стали верными друзьями и помощниками только что открывшегося музея.
Здесь проходили выставки их работ, они дарили свои рисунки к пушкинским произведениям, составившие главную часть коллекции), редкие издания, лубки начала XIX века, предметы прикладного искусства.
Постепенно все это сложилось в коллекцию Т. А. Мавриной и Н. В. Кузьмина в собрании музея.
После смерти Николая Васильевича, в 1990-е годы Т. А. Маврина подарила музею еще около 600 графических рисунков, деревянные и глиняные игрушки, иллюстрированные издания, мемориальную мебель.
В 2006 году А. Г. Шелудченко передал в собрание музея уникальные предметы народного шитья — русские головные женские уборы из коллекции Татьяны Алексеевны.
Творчество и коллекционирование в жизни Мавриной и Кузьмина были неразрывно связаны.
Поиск подлинных предметов русского искусства — икон, лубков, книг, предметов русского шитья, народных игрушек — никогда не носил «коммерческого характера», а диктовался вкусом, знанием истории культуры и умением отличать оригинальные вещи от подделок.
Собранная коллекция была предметом «постоянного» изучения и осмысления.
Т. А. Маврина написала замечательную статью в сборнике «Памятники культуры», где рассказала, как они выбирали иконы для своей
коллекции: «Мы предпочитали иконы живописные, с рассказом, с «рукой мастера», любопытной композицией, с налетом народности.
Провинциальные школы, где больше вольностей»4.
Одна из уникальных икон «Илья Пророк с житием», XVI век, была передана в дар Государственному музею А. С. Пушкина.
Впервые Т. А. Маврина и Н. В. Кузьмин увидели ее у П. Д. Корина5, который «не прочь был с ней расстаться: не классическая-де, не возвышенная, народная, сказочная какая-то.
Но я выразила слишком громко и откровенно свои восторги…, и мы ее потеряли надолго…
Только спустя много лет владельцы передали нам ее»6.
В нашем музее в мемориальной комнате художников можно увидеть блюдо-панно «Садко в гостях у морского царя», выполненное М. И. Врубелем в 1900-х годах в Абрамцевской мастерской, когда-то висевшее у Татьяны Алексеевны на кухне: «Сидела в кухне, спасалась от звуков пианино с нижнего этажа.
Рядом висят — Врубель — блюдо «Садко» и барельефный цветной изразец XVII века с гроздью винограда и птичками…
У Врубеля барельеф со спадами — что дает иллюзорное пространство.
И удаляющиеся, еле выделенные, акварельные наяды уводят в картину…»7
Т. А. Маврина сохранила на всю жизнь удивление перед чудом народной игрушки.
Собирая городецкую, дымковскую, филимоновскую, богородскую игрушки, она изучала историю народных ремесел, которые многим в середине XX века казались чем-то неважным.
Татьяна Алексеевна любила общаться с мастерами, расспрашивать их о тайнах ремесла, что помогало ей восстановить историю возникновения того или иного промысла.
«По воле счастливой судьбы в 1941 году, когда мы лето жили в Загорске, — вспоминала художница, — я как бы встретилась со свои детством — с городецкой живописью; второй раз влюбилась в ее праздничную нарядность и поняла своей нижегородской памятью, как можно по-иному, не по-вхутемасовски, смотреть на все кругом веселыми глазами заволжских кустарей; изображать не натюрморты, а жизнь саму по себе, как она течет и утечет бесследно, если ее не нарисовать»8.
В ее коллекции есть полхмайданские грибы и так любимые ею коты — из дерева и папье-маше, богородские медведи и лошадки с повозками.
Многие ее книги «проиллюстрированы» игрушками: «Выбирай коня любого«, 1964 год, «Пряники пекутся — коту в лапы не даются», 1967 год, «Тарарушки — тарарушки — это детские игрушки», 1986 год.
Она включала их в свои знаменитые букеты, сказочные персонажи становились игрушечными богатырями или дымковскими красавицами.
Ее альбом «Городецкая живопись», 1970 год, сохранил для нас историю промысла, собранную по крупицам в течение многих лет, рассказал об известных и неизвестных мастерах-резчиках и художниках.
В дом на улице Усиевича, где они жили и работали среди своих коллекций, Т. А. Маврина и Н. В. Кузьмин переехали из коммуналки на Колхозной площади в 1960 году.
У них впервые появилась своя квартира, в которой нашлось место и для библиотеки, и для икон, хотя в ней было только два рабочих кабинета, они же и гостиная, и столовая.
При создании мемориальной комнаты в музее мы также попытались воссоздать особую атмосферу их дома.
Здесь находится любимое Татьяной Алексеевной широкое двойное кресло — диванчик середины XIX века с мягкой спинкой, шкаф с нарисованными на дверцах всадниками, дамами и кавалерами, расписанный ею в стиле городецкой росписи, в двух горках — глиняные и деревянные игрушки; прялки, собранные с большой любовью, женские головные уборы.
Здесь и виды Москвы, и мавринские букеты, и лубки «Кот Казанский» и «Медведь с Козою», скопированные художницей с оригинальных народных картинок начала XIX века.
>Из кабинета Н. В. Кузьмина в музее хранятся теперь его рабочий секретер красного дерева, со стоящим на нем, как в доме, скульптурным бронзовым бюстом мадам Дюбарри, выполненным с оригинала 1773 года Огюста Пажю, иллюстрированные издания западных классиков, энциклопедии, сочинения Пушкина с карандашными пометами, а иногда и рисунками мастера.
Особая тема — творческое наследие художника — портреты А. С. Пушкина, иллюстрации к произведениям поэта, пейзажи.
Пушкиниана Н. В. Кузьмина началась с иллюстраций к роману «Евгений Онегин».
Отдавая дань художественной культуре «Мира искусства», Н. В. Кузьмин уделял большое внимание структуре книги.
Издание романа «Евгений Онегин», 1933 год — итог многолетних наблюдений.
Работа над рисунками длилась более четырех лет, горячо обсуждалась с известными пушкинистами М. А. и Т. Г. Цявловскими, увидевшими в художнике чуткого читателя пушкинского текста.
В издании все оказалось продумано до мелочей.
Это и цветные акварели к основным сюжетным событиям: Онегин и поэт, Ленский и Ольга, Татьяна у окна; и полистные иллюстрации — сон Татьяны, поэт за работой; и поглавные заставки и концовки, и рисунки на полях.
«Целыми месяцами длится жизнь в духовной атмосфере произведения, которым вы заняты.
Если эта атмосфера мрачная, у вас портится характер.
С утра до вечера идет внутренняя работа возникновения и смены образов.
Вы десятки раз возвращаетесь к тексту, и порою от такого пристального чтения рушатся писательские репутации!
От чтения «вдоль и поперек» в произведении обнаруживаются черты, бывшие дотоле скрытыми…»9 — так рассказывал художник Н. В. Кузьмин о своей работе иллюстратора.
Кузьмину открылся автобиографический смысл многих мест «Евгения Онегина».
Ему «…казалось заманчивым попытаться расшифровать… графическими комментариями» лирические отступления, которые «занимают в романе не меньше трети строф», выявить, как «судьба героя то и дело перекрещивается с биографией самого поэта»10.
Может быть, такое понимание предопределило и манеру художника — его легкие, как бы сразу положенные на бумагу, «эскизные» рисунки заставляют вспомнить рисунки пером Пушкина на полях рукописей, их непосредственность и темп.
Впервые в иллюстрациях к роману «Евгений Онегин» среди действующих лиц появился сам Пушкин, то прогуливающийся с Онегиным по набережной Невы, то среди будущих декабристов.
Легкая, изящная, стремительная линия в «Онегине» соответствует содержанию и стилю произведения.
Художнику удалось передать внутренний смысл поэтического текста: «Я иллюстрировал «Онегина», как говорят, в манере рисунков Пушкина, но это не совсем точное утверждение.
Дело совсем не в манере, а в том, что я старался рисовать в «темпе» пушкинских рисунков, без предварительного карандашного контура.
Вороха испорченных набросков, которые у меня сохранились, свидетельство того, что это трудно»11.
В 1957 году художник проиллюстрировал поэму «Граф Нулин» в стиле альбомных рисунков пушкинского времени.
И в «Евгении Онегине» и в «Графе Нулине» появились острые иронические зарисовки, переходящие в карикатуру.
Они получают свое завершение в книге пушкинских эпиграмм, изданной в 1979 году12.
Идея объединить все эпиграммы поэта в одном издании возникла у Н. В. Кузьмина и связана с воспоминанием друга поэта, библиофила С. А. Соболевского о том, что Пушкин хотел напечатать их отдельной книжкой.
Н. В. Кузьмин нашел свой стиль для изображения «собрания насекомых», осмыслив сатирические стихи Пушкина как художественное целое.
Состав коллекции разнообразен, большую часть в ней занимают работы Татьяны Алексеевны.
Французские импрессионисты оказали мощное влияние на творчество Мавриной, которая вслед за Ренуаром рисует обнаженную натуру, называя свои модели просто «нюшками».
Ее любимые натурщицы обладали выразительными скульптурными формами, она рисовала их акварелью на бумаге с натуры.
К сожалению, многие из ее « ню» были сожжены автором на даче около Абрамцеваы, уцелела, наверное, лишь одна десятая часть.
«С 1921 года Москва стала моей второй родиной», — написала она в альбоме «Пути-дороги»13.
Особый интерес представляют московские виды, созданные во время Великой Отечественной войны, некоторые из них хранятся в музейной коллекции: церковь Воскресения в Кадашах, Георгия Неокесарийского на Полянке, церковь Святого Николая в Хамовниках, Троицкая церковь в селе Троице-Лыкове.
По признанию художницы она «всю войну рисовала Москву», скопилось много рисунков, акварельных и гуашных на серо-голубой бумаге.
Понимала, что «церковь в любой момент могла погибнуть от бомбежек.
Чем я могу помочь красоте?
Надо заранее зарисовать все, что сохранилось в Москве.
Подумала я, пусть хоть на бумаге останется…
Я стала чуть не каждый день ходить по Москве и потихоньку рисовать.
Заново открыла я для себя любимую еще со времен Нижнего, старую русскую архитектуру…
Моя мастерская, моя натура — улицы, земля, небо и, главное, церкви, древнерусская архитектура — все, что могло погибнуть от бомбежек», — писала она в книге «Москва. Сорок сороков»14.
Академик И. Э. Грабарь высоко оценил ее работы 1940-х годов,
сохранившие для нас и архитектурную летопись Москвы XVII–XIX веков: «Т. А. Маврина тонко чувствует красоту архитектурных форм наших древних памятников, … вносит в эти традиционные темы свои особые качества: яркую праздничность, изощренное чувство цвета и драгоценный дар даже — знакомое увидеть заново, по-своему, «по-маврински»»15.
Одна из членов «Группы Тринадцать« Антонина Софронова описала свои
впечатления о видах Москвы, созданных Татьяной Алексеевной, в письме к художнику М. К. Соколову16 от 23 февраля 1945 года: «…не так давно только попала, наконец, к Мавриной, видела ее церкви, — они мне очень
понравились.
Это серия небольших акварелей.
Церкви поданы в пейзажном окружении, в некоторых даже пейзаж, как таковой, преобладает.
В ее работах меня всегда волнует радостная изысканность цвета.
В этих работах, кроме модернистской остроты и выразительности, впрочем, сильно смягченных против прежних ее работ, есть такая исконно-русская настроенность, заставляющая вспоминать наш лубок и икону, но не в смысле внешнего подражания формальным приемам, а более глубокой и культурной проработки»17.
Татьяна Алексеевна мечтала издать свою книгу «Москва. Сорок сороков» с рисунками московских церквей, с ее собственным текстом.
Она готовила его к печати в 1990 году, но альбом был напечатан только в 2001 году.
В течение всей своей жизни Маврина неоднократно обращалась к пушкинским сказкам.
«Но пока вдоволь не набродилась по московским улицам, разглядывая всякую старину, не поездила по старым городам; не посмотрела
вдосталь народное искусство в музеях, книгах, в деревнях; не нарисовалась этого всего всласть, я не принималась за сказки», — вспоминала художница.
Ее любовь к Пушкину возникла давно, еще во времена детства: «Более русского поэта и не сыскать.
Для меня самое душещипательное стихотворение с детства «У лукоморья дуб зеленый»
…В этих коротких строчках для меня все три тома «Сказок Афанасьева», лубки и былины.
Это стихотворение вроде волшебного ларца, из которого вылезает и город, и войско, и народ»18.
В музейном собрании хранятся эскизы к мультфильму режиссера М. М. Цехановского «Сказка о рыбаке и рыбке», 1950 год, сделанные Т. А. Мавриной, в частности к прологу «Лукоморье».
Мультфильму была присуждена первая премия в Локарно.
В 1960 году за оформление поэмы «Руслан и Людмила» Маврина была награждена серебряной медалью ВДНХ за лучшую книгу.
Во время работы художница «смешала» разные приемы письма, присущие русской иконе, лубку, персидской миниатюре, создав свой неповторимый стиль, сразу выделивший ее рисунки среди других.
В 1970 году отдельной книгой выходит любимое «Лукоморье», в 1977 году было осуществлено издание «Сказок А. С. Пушкина» с ее рисунками.
Татьяна Алексеевна много путешествовала по ближнему и дальнему Подмосковью.
В альбомах «В Рогачево», «Лето», «Подмосковье» сохранились ее рисунки с горками, перелесками, церквушками.
Художница с любовью рисует старинные русские города — Суздаль, Переславль-Залесский, Архангельск, Великий Устюг, с их соборами и церквями.
«Придумала цель — рисовать церкви.
Влюбилась в них, как в человека.
… И если творения Господа Бога я с помощью прошедшей в моей жизни французской школы часто корректировала и создавала свой мир, который, по-моему, был красивее божьего, то творения русского архитектурного гения я не переплюну.
Каменные красавицы остаются непревзойденными», — записала она в Дневнике 29 октября 1943 года19.
Ее любимым городом был Загорск, здесь она была частым гостем.
«И всякий, кто знает слово «сказка», обязательно скажет его про Загорск, — писала она в своем дневнике. — Загорск — это древняя Русь…
Лавра отовсюду хорошо видна, с какой бы стороны не приближаться к холму.
Она лежит как остров в море загорских домиков — «остров Буян» из пушкинской сказки о Царе Салтане.
Строения Лавры производят впечатление чего-то языческого, народного.
Все здесь меня настраивает на радостный лад…»20.
Цветы — еще одна тема в творчестве художницы.
Она могла, будучи уже в преклонных летах, в день нарисовать два-три букета.
Натюрморты с букетами связаны со временами года, с православными праздниками.
К Татьяне Алексеевне нельзя было придти в дом без цветов.
Циннии, маки, васильки, плакун-трава, лилии — трудно перечислить, какие только цветы ни рисовала Маврина в своих цветочных натюрмортах-коллажах, где соседствует игрушка, конь и пейзаж с церковью на пригорке.
Коллекция художников, согласно их воле, разошлась по разным музеям.
Наиболее ценные иконы были подарены в Русский музей и Третьяковскую галерею, в нашем музее сосредоточена значительная часть их собрания графики.
В этом акте дарения была своя логика, свои причины, которые принадлежат духовному миру дарителей.
Государственный музей А. С. Пушкина хранит благодарную память о замечательных художниках XX века, передавших в дар музею то ценное, чем более всего они дорожили в жизни — свои работы и коллекцию.
«Щедрота полная угодна небесам» — эти слова Пушкина21 вполне относятся к ним, сохранившим верность традиции русского меценатства.
В доме Татьяны Алексеевны и Николая Васильевича часто бывали художники, литераторы, ученые, врачи.
Быть среди приглашенных — означало особую «избранность».
Они не терпели суеты, очень дорожили своим временем, поэтому в их доме почти не встречалось «лишних людей».
А с теми, с кем они дружили, отношения были очень близкими, теплыми, неформальными.
Вот как вспоминала о встречах с художницей ее близкий друг, искусствовед, сотрудник музея Е. В. Павлова: «Маленькая, сухонькая, с артистически повязанным газовым шарфиком на шее, в туфлях на каблуках, она вставала с кресла и легко шла навстречу гостю, всегда улыбающаяся, с выражением радости и любопытства во взгляде прозрачно-голубых глаз»22.
Часть коллекции — богатейший архив, главным образом письма тех, с кем общались Т. А. Маврина и Н. В. Кузьмин, переданные после смерти Татьяны Алексеевны в 1996 году наследницей ее собрания А. В. Мироновой в дар лицею.
Среди них — письма к Н. В. Кузьмину известных пушкинистов, таких как Т. Г. Цявловская, Н. С. Ашукин, Ю. Г. Оксман; И. Л. Фейнберг, ученых — Д. С. Лихачев, Н. И. Гудзий, В. В. Виноградов; художников «Группы Тринадцать» — В. А. Милашевский, О. Н. Гильдебрандт-Арбенина, Д. Б. Даран; писателей — В. Ф. Панова, Л. М. Леонов, К. И. Чуковский, В. Г. Лидин, А. Т. Твардовский, издателей, а также знакомых и родных, около 2 000 единиц хранения.
«Воздухом эпохи», по выражению Милашевского, проникнуты письма корреспондентов Кузьмина.
Это письма-диалоги о проблемах творчества, о поиске художественного решения для каждой новой книги, живое общение, которое так помогало художникам в работе.
Большая часть писем в архиве были написаны в докомпьютерную эпоху в 1950–1960-е годы.
Можно сказать, что они в каком-то смысле завершают век эпистолярного жанра.
Последние даты в письмах — конец 1990-х годов.
Частная переписка была не только способом общения на расстоянии, но и служила одним из достоверных источников информации для близкого круга.
В письмах авторы могли высказываться вполне откровенно по всем волнующим их проблемам, они писались под непосредственным впечатлением и сохранили для нас драгоценные факты, детали, живые подробности о контексте художественной и культурной жизни второй половины ХХ века.
