Сергей Александрович Жебунев
Жебунев родился около 1850 года; он принадлежал к богатой дворянской семье.
Революционно-народническое движение 1873 гjlf застало его за границей, в Цюрихе.
Он в то время состоял в кружке своих братьев Николая и Владимира Жебуневых.
Если я не ошибаюсь, то главой кружка можно было назвать Николая, а Сергей был сердцем кружка.
Жебуневский кружок вначале относился к революционному движению молодежи в той форме, в какую оно выливалось, отрицательно.
Революционеры прозвали кружок обществом или орденом сен-жебунистов и относились к нему несколько иронически.
Жебуневы тоже хотели перестроить современное общество, но не чисто революционным путем, а посредством пропаганды в среде интеллигенции своих человеколюбивых идей.
Между прочим, кружок отрицал анархию, которой увлекалось тогда большинство революционной молодежи.
Задачи его сводились в сущности к познанию действительного народного блага при посредстве науки.
В кружок входили также лица, не принадлежащие к семье Жебуневых.
Сергея Жебунева можно было бы, с известной точки зрения, назвать кающимся дворянином, но люди этой категории большей частью только каялись, наводя уныние на окружающих, и ничего не делали.
Сергей же, собственно говоря, по своему поведению, не имел ничего общего с кающимися — он, если хотите, давно раскаялся в дворянских традициях, которые мог признавать в детстве, и являлся убежденным проповедником новой жизни.
Я не в состоянии точно передать программы сен-жебунистов, но, по словам обвинительного акта по процессу 193-х, они находили, что «в России, стране земледельческой, народное благо осуществимо единственно путем развития сельских общин, почему и признавали своей задачей содействовать, с одной стороны, улучшению сельского хозяйства, а с другой, внося в народ социальные идеи и поднимая умственный его уровень, приготовлять народ к борьбе с буржуазией».
Для выполнения этой задачи члены кружка разъехались из Цюриха еще в феврале 1873 года, а в ноябре того же года Сергей уже категорически заявлял, по словам обвинительного акта, что их кружок «радикально изменил свои убеждения и, придя к заключению, что только посредством революции можно достигнуть каких-либо результатов, перешел с пути мирного прогресса на путь революционный.»
Вскоре после этого времени Николая Жебунева уже не было в России, а Владимир тоже примкнул к революционной деятельности и судился по процессу 193-х, вместе с Сергеем, но был оправдан.
В ноябре 1873 года в Киеве собирался съезд довольно обширного кружка, к которому принадлежал Сергей.
На этом съезде выработана была общая программа деятельности в таком же роде, как и других пропагандистов-революционеров, в частности съезд постановил, смотрите обвинительный акт:
а) группами расселиться по России
б) организация должна быть вполне федеральная
в) не составлять никакого общества, подобного «нечаевцач»
г) войти в сношения с другими кружками революционеров для передачи книг, брошюр, прокламаций и для взаимной поддержки
д) не вести между собой переписки о революционном деле
е) не действовать на массу
ж) если кто будет сельским учителем, то не действовать в школе и вообще где бы то ни было публично на массу, а быть по наружности вполне благонамеренным
з) в отношении религии, обрядов, приличий и прочего, не нарушать существующих понятий
и) о царе крестьянам ничего худого не говорить
к) действовать путем разговоров с отдельными личностями, находить в селах людей протестующих и обращать их к революционеров
л) знакомить и соединять такие личности для того, чтобы в случае восстания поднялось разом много сел
м) в городах действовать на артели, пропагандируя восстание под видом обучения грамоте.
Из этого постановления, в принятии которого участвовал и Сергей Жебунев, видно как резко изменил он свой образ мыслей после участия своего в «ордене» сен-жебунистов.
Он признал программу, мало отличающуюся от анархической, хотя, по его собственным словам, смотрите «Былое» за май 1907 года, он и его близкие друзья находились вне влияния Бакунина и воспитывались под впечатлением легальной литературы.
Пробыв некоторое время в Киеве, Сергей Жебунев переехал в Одессу, где, между прочим, сблизился с кружком Волховского и был знаком с Желябовым, бывшим членом этого последнего кружка.
В Одессе, как и в Киеве, Сергей отдался весь революционному делу.
Он пользовался всегда любовью и доверием товарищей.
Самой последней личностью, о которой он менее всего заботился, был он сам.
В статье своей он, между прочим, рассказывает, что, живя в ссылке в Сибири, он получал от родных 40 рублей в месяц и все раздавал товарищам, оставляя себе только на чай и сахар.
В семидесятых годах довольно часто замечалось, что выходцы из дворянства и буржуазии, прошедшие через революционно-интеллигентскую школу, совершенно отрекались от той среды, из которой они вышли, так что самый строгий наблюдатель не мог бы открыть в них ни единой черты того класса, к которому принадлежали их родители.
К числу таких людей принадлежал и Сергей Жебунев.
Кроме того, перенеся в начале своей деятельности крупную ломку в жизненной программе, он все время оставался стойким хранителем революционно-народнических традиций 1870-х годов.
После съезда кружка в Киеве Сергей Жебунев отправился на пропаганду в Конотопский уезд Черниговской губернии.
По рекомендации Стефановича, он получил место в селе Кошары, где состоял помощником сельского учителя — учителем был Трудницкий, который потом выдал весь кружок.
По переезде в Одессу Сергей не искал себе учительского места, а, поселившись на квартире вместе с Кацем, занимался бондарством, третий же их сожитель, Глушков — столярным ремеслом.
В Одессе брат Сергея — Николай имел собственную кузницу, которую перевел потом в село, но Сергей, повидимому, не занимался в ней, бондарное же ремесло он изучал с тою же целью, как и все народники-революционеры того времени, а именно, чтобы явиться в народ не в виде бар, а в качестве простых рабочих.
В кружок Жебуневых вошел некий Трудницкий, имевший собственное состояние и соглашавшийся для пользы дела продать принадлежавшее ему имение.
Потом этот Трудницкий выдал всех, кого знал, и сам через некоторое время лишил себя жизни.
Сергей был арестован в 1874 году, вероятно, в конце лета, просидел в предварительном заключении около 4 лет и затем в 1878 году был осужден по процессу 193-х особым присутствием правительствующего сената на житье в Тобольскую губернию с лишением всех особенных прав и преимуществ.
О дальнейшей жизни Сергея Жебунева мне ничего неизвестно.
Из воспоминаний Сергея я знаю только то, что он придавал значение пропаганде среди уголовных и, будучи в ссылке, сам занимался этим.
На воле кружок Жебуневых, повидимому, также интересовался этим вопросом и на съезде в Киеве предполагали поднять его.
С. Ковалик
«Каторга и ссылка», историко-революционный вестник
№ 4, книга XI, Москва, 1924 год
Сергей Жебунев и Кобиев
В 1873 году, когда уже мы, москвичи, перешли к занятиям с рабочими и мне передали небольшую артель на заводике шипучих вод, недалеко от Хитрого рынка, я, чтобы было ближе ходить, поселился тут же в одних номерах сомнительной чистоты во всех отношениях.
Достоинство этих номеров состояло в том, что тут не спрашивали паспортов и совершенно не обратили внимания на то, что среди жуликов поселился студент.
Бедность загоняла сюда и не студентов — словом, жить было спокойно, и вот в конце лета как-то ко мне вдруг вваливаются Кобиев и еще неизвестный мне молодой, худощавый, нервный, подвижной человек.
Кобиева я знал, а молодого человека он представил мне, как Сергея Жебунева.
Оба они учились в Швейцарии, а теперь, по их слонам, нашли, что нечестно углубляться в науку и думать лишь о своей карьере, — надо это бросать и скорей приниматься за простой народ, надо его вытаскивать из темноты на божий свет.
«Мы едем на юг, будем учительствовать, вести пропаганду революционных идей, нас целая компания.
Читая за границей только «Отечественные Записки», мы все как-то сразу пришли к выводу, что мы обязаны вернуться в Россию и немедленно приняться за работу в деревне.
Одни уже поехали, а мы двое заехали узнать, как обстоит дело в Москве».
Кобиева я знал еще по гимназии.
Он был сын генерала из Грузии и к нам в гимназию попал поздно в последние классы.
Учился не важно, но примкнул сразу к кружку наиболее радикальному.
По окончании гимназии, под влиянием нечаевского процесса, он в 1871 году так же, как и я, очутился в Петровской Академии, и мы целой компанией ставропольцев зажили сначала вместе даже, но вскоре новые петровские порядки разочаровали многих, и мы начали разбредаться.
Кобиев в начале 1872 года уехал за границу, — туда в тот год была большая тяга, — и о нем пропал и слух, а теперь он вдруг вынырнул и, казалось, пришел к тому же выводу, как и я.
Однако, я не решился посвятить их в наши московские дела, не сказал, что состою членом революционною кружка, а ограничился лишь общими неопределенными фразами, что люди не спят, а понемногу двигаются.
О том, что мы в Петровках начали устраивать литературные вечера и хлопочем о выработке своего миросозерцания — он знал и понял, что все, значит, продолжается.
Поэтому они стали оба просить поддерживать с ними сношения, переписываться и сообщить, если что случится.
Дали свой адрес.
Затем перешли мы к более простым личным темам.
Сергей Жебунев вдруг и спрашивает меня, а что у вас за книжка, что вы больше читаете?
Я как-то не нашелся сразу одним словом охарактеризовать такие книги, как Спенсер, Бокль, Дреппер, Лавров, Милль, Соколов, и бухни вдруг: «Да такие, которые более специальный какой-нибудь вопрос разрабатывают».
«Как?
Это в такое-то время и вы находите возможным тратить на чтение специальных книг?
Это мерзко!
Подло просто!» — вдруг неожиданно разразился мой нервный гость.
Милейший Сережа, он так горячо, искренне выругался, что я даже не обиделся, увидев сразу, что под словами специальные он разумел книги по академическим предметам, и потому нарочно спрашиваю: «А вы читали, например, «Отщепенцев»?
— «А, это другое дело.
Я-то, выходит, не так вас понял».
И мы почти всю ночь тогда проговорили, а о чем — я теперь, конечно, не помню.
Только знаю, что впечатление у меня осталось о нем, как о милом и искреннем человеке, горячо преданном революции.
На другой день они уехали.
Раза два мы перекинулись письмом, а затем их скоро забрали всех.
К моему огорчению я узнал, что они провалили и меня, внеся и своих членов.
У них оказался предатель.
М. Фроленко
«Каторга и ссылка», историко-революционный вестник
№ 4, книга XI, Москва, 1924 год
Ушедшие
Сергей Александрович Жебунев
Сергей Александрович Жебунев родился в 1847 году в Екатеринославской губернии, Александровском уезде, в семье помещика.
Был народным учителем.
Один из первых деятелей хождения в народ.
В революционном движении принимал участие с 1870 года, когда, находясь и Цюрихе с братьями, организовал революционный кружок известный под названием «сен-жебунисты», потом примкнул к обществу «Земля и Воля», а впоследствии к «Народной Воле».
В 1877 году осужден «по процессу 193-х» в ссылку на поселение, где также продолжал революционную деятельность: в Ялуторовске в 1879 году, в Томске и Тобольске в 1885 году; с 1891 по 1895 годы работал в Славянске, Полтаве и Харькове.
В 1897 году судился вторично за пропаганду, но был оправдан.
Всего в тюрьме просидел 13 лет, из них 10 лет в одиночке.
В последнее время Сергей Александрович проживал в городе Сердобске Саратовской губернии, где и скончался 10 июня 1924 года, 77 лет от роду.
Каторга и ссылка
историко-революционный вестник
№ 5, книга XIII, Москва, 1924 год
