Украли кормилицу
Из рассказа мамы.
1931 год.
Настало благодатное время — единоличное хозяйство.
Работай на себя, только не ленись.
Завели три лошади, корову, овец, кур.
Одна лошадь, рысачка, только для выезда.
Зимой за пятнадцать минут доезжали до Салтыкова.
Урожаи были богатые.
Зерно, картошку колымагами возили.
И вдруг пришла коллективизация.
Что такое колхозы еще не знали.
Лодыри, беднота стали глотки драть:
— Раскулачить у кого две лошади!
Вечером пришли к нам Ефремовы-Шишины, Федор Платонович, крестный отца Николая, Иван Платонович и говорят:
— Семен Иванович, вам надо разделиться, а то на следующей неделе будут раскулачивать.
Они грамотные мужики, были выбраны в правление.
Всю ночь бабы плакали, что делать и кому остаться в родительском доме.
По традиции с родителями остался младший сын Алексей.
Вот и отделили нашу семью.
Ох и хлебнули мы горя в эти годы.
Все нарушено: устои, вера, уклад жизни.
Одни слезы.
Как жить…
Ни кола ни двора… Дом купили на конце, «веретеном растресть можно было», одна изба и полы земляные.
Родители дали теленка, жеребенка, четыре овцы, на четверых ребятишек: Полину, Таню, Валю да Нину.
Купили корову, без кормилицы нельзя.
Двор, для скотины, из плетня сделали.
Отец обмазал его коровьим навозом с глиной.
Утеплил соломой.
Девчонки маленькие всю зиму на печке, как галчата, сидели.
В 1933 году по всей Саратовской губернии был голод.
Люди от голода пухли и умирали.
Как мы выжили и сама не знаю.
В марте месяце кончились запасы кормов.
Раскрывали сараи и этой соломой кормили скот.
Отец работал на скотном дворе в колхозе.
Скотина дохла, мы варили это и ели.
Вот потому дочка Валя не может есть мясо.
Осенней порой пришел с Каменки какой-то мужик, что-то с отцом разговаривал по плотницкому делу.
А утром встаю корову доить, а ее нет.
Разбудила отца, вместе обежали кругом двора, к соседям может ушла.
Нет, как в воду канула.
Я реву, девчонки за подол держатся, бегают, плачут.
Всем селом искали.
Мужики верхом на лошадях все поля объехали.
Пропала наша Зорька.
Три дня искали, так и не нашли.
Странно было, следов коровьих со двора не было.
Как в воздух поднялась.
Через неделю узнали, увели ее в Каменку, обутую в опорки из валенок.
Нашли шкуру на чердаке и мясо в потайном погребе.
Судили иродов окаянных, отцу сказали:
— Николай Семенович, выбирай любую корову из тех, что отобрали у раскулаченных.
— Нет, дайте лучше телку из колхоза.
Выбрал лучшую, по масти такую же, как и была.
И назвали так же — Зорькой.
Все время, пока не было коровы, молоко детям приносили родственники и добрые люди.
Почтариха Настя
Первые два года войны были самыми тяжелыми.
Женщины остались одни со своими детьми, которых было в каждой семье не меньше двух.
Во многих семьях было трое-четверо детей.
У Бредневых, по-уличному Лобушковы, было девять детей.
Муж и два сына ушли на фронт.
В нашей семье было шесть детей.
Призван был только отец.
Старшая сестра Полина училась зоотехникуме и во время учебы их отправляли «на окопы» в Петровск Саратовской области.
Остальные все непризывного возраста.
Все с нетерпением и тревогой ждали новостей с фронта.
Радио в поселке тогда не было, и все новости получали из газет.
Почту из Байки доставляли три раза в неделю.
Я помню почтальона Банникову Анастасию, все ее называли — Настя-почтариха.
У нее на войне был муж, детей у них не было.
Всю свою доброту она дарила односельчанам.
Мы ребятишки первыми узнавали, кто получил письмо или похоронку, и спешили сообщить своим домашним.
Если кто получал письмо, просили:
— Настя, прочитай пожалуйста...
Она укладывала свою сумку с почтой на сундук у двери, не спеша разворачивала солдатский треугольник.
Большинство писем были написаны простым карандашом.
Хозяйка теснее прижималась к ней, заглядывала в письмо и в мыслях была где-то там далеко-далеко, со своим сыном или мужем.
Наши мамы были в большинстве малограмотные или вообще не умели читать.
Все письма с фронта начинались со слов: «Во первых строках своего письма хочу вам сообщить, что я жив и здоров, чего и вам желаю». У хозяйки покатились слезы, она вытирает их уголком платка, крестится и шепчет: «Ну и слава Богу».
Настя прерывает чтение и начинает успокаивать:
— Тоня, ты что, не плачь.
Вот видишь, он пишет, что жив и здоров.
— Да это он не хочет нас расстраивать.
Холодно там и голодно, живут в землянках и спят на голой земле.
У нас вот солома, да и дом какой-никакой.
— Настя, ну, читай дальше.
— «На этот адрес больше не пишите, наш полк пойдет в наступление, ждите с нового места и с новым адресом».
Вечером приходят соседи, подружки, расспрашивают как там на фронте, просит еще и еще раз прочитать письмо своих детей, которые уже умеют читать печатные буквы, а письменные разбирают еще плохо.
Сын сбивается, мать ему говорит:
— Был тяжело ранен, потому и долго не писал.
Она уже выучила это письмо наизусть, дословно.
Плачут все вместе и клянут Гитлера.
Тоня через два дня встречает почтальона и спрашивает с надеждой в глазах:
— Настя, а мне нет письма?
Та пожимает плечами и говорит:
— Да ты же только позавчера получила.
— Сынок писал, что пришлет с нового места и адрес укажет.
— Ты дойди к Черемушкиным, они от Андрея получили письмо, может они где рядом служат.
Тоня опускает глаза, вздыхает и говорит с грустью:
— Доля наша бабья такая ждать и надеяться, он ведь мне сегодня во сне приснился, видела как наяву, только молчал.
Лицо ее исказилось, слезы текли по обветренным щекам, повернувшись медленно пошла к своей избе.
Редко с фронта присылали фотографии.
В доме, куда приходило такое письмо собиралось все бабы.
Разглядывали, обсуждали, каким стал солдат.
Между прочим вставляли в разговор:
— Аня Маслова, невеста, ждет его.
Вот будет пара на загляденье.
Похоронка
Были в нашем поселке женщины, которые уже получили похоронки.
Они не смотрели на Настю-почтариху, а отводили взгляд.
Где-то в глубине души несли боль, за то, что она принесла им эту печальную весть.
«Чем я провинилась, что мой остался там далеко, даже не могу увидеть его могилы» — думала каждая из них.
Они быстро постарели, глаза ввалились, пропала улыбка.
Из рассказа мамы.
Маруся Арбузова перед самой войной вышла замуж.
Такая была пара &mdash на загляденье.
И ребенок, мальчик родился.
Назвали также как и тебя Витенькой.
Муж погиб где-то на Украине, то ли в Киеве или еще как-то назывался, все перепуталось в голове с войной.
Да и не грамотная я.
Маруся долго горевала.
Было лето.
Мы ходили на прополку свеклы.
Брали с собой обед и ели в поле все вместе.
После на меже отдыхали и враз засыпали.
А Маруся уходила в бурьян, поля не все засевались и брошенные, быстро зарастали сорняками.
После обеда мы продолжали полоть свои борозды.
Маруся приходила с опущенной головой и заплаканными глазами.
— Маруся, ты опять плакала?
— Нет, просто от солнца слезятся.
Так было часто. Мы ее уговаривали и старались убедить как могли, но она молчала и плакала.
— Бабы, что-то с Маруськой надо делать, она так пропадет.
— Я поговорю с Машенькой Кишкиной /женщина — ровесница моей мамы/.
Она умеет заговаривать бородавки, останавливать кровь.
Может что-то придумает.
Еще Машенька, славилась разгадыванием снов.
Позже Машенька поделилась со мной как удалось пережить это горе вместе.
Вот однажды, когда подоили коров, убрались и поужинали пошла к Марусе, убитой горем.
— Здравствуй, Маруся, а я к тебе.
Давай присядем, лампу не зажигай, мы с тобой посумерничаем.
Три ночи не спала, зубами маялась, только вчера угунул.
Выхожу на улицу темно, тихо и вдруг вижу в небе сноп мелких звезд и точно влетел в твою трубу.
Как раз Троицей.
Это, Маруся, к тебе летун прилетал.
Не поверила, на другой день специально вышла в полночь, еще первые петухи не пропели и точно все также повторилось.
Я хотела прийти к тебе утром, но думаю схожу ужо.
Маруся плакала.
— Ты не горюй шибко, а то он тебя к себе заберет, подумай о сыне.
Он ведь вылитый твой Андрей, такой же голубоглазый и носик пряменький.
Не тужи.
Это к добру не приведет.
Ты еще молодая и твое счастье впереди.
Михал Егорыч, наш писарь волосной, читал в газете, что погнали наши проклятого Гитлера.
Да и Андрей Черемушкин в письмах писал: «гоним фашистов и скоро будем в Берлине».
Не дождалась Маруся мужа с фронта, но счастье все же не прошло мимо.
Прошли годы, их сын вырос, стал учителем и гордостью матери.
~ 1 ~
