Родословная
Мой отец был выходец из донских казаков.
Окончил летное училище, участник Великой Отечественной войны. Мать — тверская, из семьи полкового писаря, участника трех войн: Империалистической, Гражданской, Отечественной.
В последнюю войну партизанил на Брянщине, но его предал сельчанин, и деда фашисты повесили.
По диплому, выданному в 1935 году об окончании Ржевского политехникума, мать имела специальность "помощника педиатра".
Поначалу ей работать не пришлось, так как мы рождались почти год за годом.
Родители оказались гораздыми на выдумку нам имен.
Поскольку предвоенные годы были годами грандиозных замыслов, строек, рекордов, и нам давали имен в соответствии духу времени.
Сестра Светлана родилась в тридцать шестом и получила имя по дочери Сталина.
Брату Вилиору, рожденному в 1938 году, родители собрали имя по буквам: Владимир Ильич Ленин и Октябрьская революция.
Среднему брату "повезло" с именем как никому.
Его назвали в тридцать девятом в честь гения мировой мысли — Энгельсом.
Правда не очень звучит — Энгельс Митрофанович, но брат далек от стеснения.
Я родился за десять дней до начала войны.
Отец был летчиком, и имя Валерия Чкалова тогда не сходило с уст, меня нарекли Валерием.
Хорошо, что не Марксом, как мы шутим, собравшись, бывало, вместе у матери.
Скитания
Война застала наше семейство в Калинине.
Отец ушел на фронт.
Матери едва исполнилось двадцать семь, и нас четверо на ее руках.
Эвакуация.
Налет вражеской авиации на эшелон.
Обстрел.
Бомбежка, пожар, паника, мы орущие.
Мать, пережившая это, знала почем фунт лиха.
Чудо позволило нам добраться до Москвы.
В эвакуационном пункте, нам беженцам, выдали пособие: деньги, одежду, одеяла, провизию и отправили в Свердловскую область в город Туринск.
По аттестату мать получила от отца гроши, а мы требовали тепла, заботы, ласки и хлеба.
Трудности не сломили ее, да и мир оказался не без добрых людей, в беде не оставили.
Кто дрова привозил, кто делился хлебом, картошкой, молоком.
Правда, некоторые "доброхоты" советовали сдать нас в детский дом, но мать этого не сделала.
Удивлюсь, как могла хрупкая женщина, не досыпая, не доедая, сохранить нас и поставить на ноги.
Сестра выучилась на секретаря-машинистку, старший брат стал кандидатом геолого-минералогических наук, средний — классным шофером, а я — врачом.
Сразу же после войны мы поехали к родственникам в Донбасс, но всеобщий голод погнал дальше — в Краснодарский край.
И там оказалось не сладко, возвратившись в Сталино, нынешний Донецк, поселились в бараке.
Чтобы прокормить нас, мать ходила на сельхозработы, за что получила натурой: свеклой, кукурузой, картошкой.
Все равно питания не хватало и она пекла нам лепешки из лебеды, добавляя в них отруби.
Самой сладкой "конфеткой" в то время был кусочек жмыха — колоба.
Сестра и братья помогали матери, как могли, и я не отставал: собирал дрова на топку, стоял с продуктовыми карточками в бесконечных очередях, носил воду, мыл посуду...
Запомнился мне 1947 год, когда отменили карточную систему.
Бегая по улице, я заскочил домой.
Мать сидела за столом, заваленным хлебом.
Такого количества хлеба мне и не снилось.
— Мама, откуда столько? — спросил я робко.
— Сыночек, карточки отменили!
В тот день я от пуза наелся хлеба.
Отец до начала 1948 года служил в Югославии, а затем, вместе с летной частью был переведен в город Ртищево Саратовской области.
Мы двинулись к нему.
Путь из Донбасса оказался сложным и трудным.
Ехали с множеством пересадок почти неделю.
Квартир тогда военным не давали, и отец снял в Ртищево полдома на улице Большой Московской — дом под каштаном.
Кстати, дом и каштан сохранились до настоящего времени.
В этом городе я пошел в первый класс.
На мне была отглаженная белая рубашка, штаны с лямками наперекрест, кирзовые сапоги, доставшиеся от среднего брата и, главная гордость — сумка из-под противогаза, заменяющая портфель.
В ней — заточенный простой карандаш, тетрадь в три линейки, самодельные счетные папочки и разрезная азбука.
Я шел и светился от счастья.
Офицеры — это перелетные птицы, так и наш отец, долго не задержался на месте, летную часть перебросили в Сердобск Пензенской области.
Глубокой осенью 1949 года мы снялись с места.
Все домашнее добро уместилось в ящиках на грузовике — ЗИС-5.
Предстояло одолеть сорок километров осеннего бездорожья.
Тяжелые облака почти касались стогов соломы, разбросанных по унылым полям.
Ни просвета на небе, ни надежды на солнце.
Дождь, переходящий в колючую снежную крупу, заставил меня сжаться воробышком и устроится среди тюков и ящиков.
Там было теплее.
Машина буксовала, перегревалась, фырчала, дергалась, останавливалась.
Шофер и отец злились, мать нервничала, братья, и сестра всю дорогу что-то обсуждали.
Казалось, что мы никогда не одолеем бесконечных хлябей.
Когда, наконец-то, показался купол сердобского собора, все облегченно вздохнули, а мне подумалось, что земля действительно круглая и теперь дорога по шарику пойдет вниз быстрее.
Машина прибавила скорость.
Дорога показалась ровнее, а небо приветливее.
Миновали железнодорожный переезд, громыхнули на бревнах моста через Сердобу и въехали на центральную улицу города — Ленинскую.
По ней подкатили к разбухшему от дождей приземистому дому в Ленинском переулке.
Два окна выходили на лужайку, одно в огород; дырявый забор и покосившиеся ворота создавали невеселое настроение.
Большая комната, спаленка, кухня с русской печкой, вот и все метры, на которых нам предстояло жить вшестером.
Дом стоял почти у речки, и к ней мы побежали с братом Энкой-Энгельсом сразу же после разгрузки машины.
Не сговариваясь, встали на колени, помыли руки и попили прохладную воду.
Прозрачная, с запахом осенней свежести, река сняла с нас дорожную усталость.
Напившись, пошли вдоль берега, болтая о предстоящих летних рыбалках и кострах.
Таким образом, почти шестьдесят лет назад мы стали сердобчанами.
~ 3 ~
