Ходики
Не приходила ли вам когда-нибудь мысль, — что случилось бы, если бы из нашего обихода вдруг исчезли бы часы?
Если бы человечество вдруг потеряло одно из величайших завоеваний своего гения?
В какое смятение пришла бы тогда жизнь?
Не ухала бы добротно пушка в 12 часов с Петропавловской крепости.
Не звонили бы часы Спасской башни, роняя, как крупные слезы, 12 ударов в людские потоки Красной площади.
Бельмом не маячили бы часы на площадях, уже не отмечая старательно каждый ушедший миг.
Исчезла бы великая организующая роль часов.
И не сказать бы тогда Алексею Капитоновичу Гастеву:
«Когда гудят утренние гудки на рабочих окраинах, это вовсе не призыв к
неволе. Это песня будущего.
Мы когда-то работали в убогих мастерских и начинали работать по утрам
в разное время.
А теперь утром, в восемь часов, кричат гудки для целого миллиона.
Теперь мы минута в минуту начинаем вместе.
Целый миллион берет молот в одно и то же мгновение.
Первые ваши удары гремят вместе.
О чем же воют гудки?
— Это утренний гимн единства!».
Распылились люди, стали машины, оборвали свой бег поезда, пароходы, трамваи.
Вся производственно-коллективная жизнь людей, такая же сложная и тонкая, как часовой механизм, стала бы вместе с часами.
А ведь не сразу, как Афина Паллада из головы Зевса, родились часы.
Тысячи лет ощупью брела человеческая мысль в тяжком подземельи незнания.
Еще в XVIII веке были склянки песочных часов на суднах, а франты горделиво носили их на белых жилетках.
Теперь целые фабрики из винтиков и колесиков, величиною с медный грош, вы носите на руке.
Своя же тень служила первыми часами человеку, длина ее вымерялась ступнями.
Может быть, греки две с половиной тысячи лет назад собирались на собрание или обедать в 4 ступни.
Скоро отвесный столб, или гномон, заменил человеку его тень.
Но неутомимая мысль шла дальше.
Уже не длину, а направление тени использовал человек для измерения времени.
И родились солнечные часы, которые знали китайцы уже в 2679 году до нашей эры.
«Я показываю только светлые часы», было написано на многих из них.
Это было недостатком солнечных часов.
В непогодь, ночью человечество опять оставалось без часов.
Водяные часы поэтому были в большом ходу у греков.
Ими измеряли пульс, определяли время ораторов в суде, но и они были не без греха: вода в них или замерзала, или испарялась, и человек додумался заменить воду песком, оставив тот же принцип устройства часов.
Шли века.
Каждое поколение вносило свою лепту в усовершенствование часов.
Силу воды заменили силой груза, и появились колесные часы.
Но колесный механизм был очень громоздкий, он годился, главным образом, для башенных часов.
Это толкнуло к тому, чтобы заменить груз пружиной.
Пружинными часами мы пользуемся в наши дни.
Часы нв Спасской башне, в Москве, которая тогда еще называлась Фроловской, были первыми колесными часами в России.
Построил их вместе с башней в 1624 году англичанин Галовей.
И украсил их обнаженными статуями.
Но чтоб народ не стыдился, царские слуги одели их в суконные кафтаны.
Сгорели через 13 лет часы, обновили их много лет спустя.
Били и потом Спасские часы, но не долетали их удары до медвежьих уголков России.
Заменили их «ходики».
Весело затараторили они 50 лет назад в деревенской избе.
Кустари подмосковские, звенигородские, производили ходики, но совершенствовать их они не могли.
Больно тяжела была кулацкая кабала.
Много помогла часовому делу в России открытая в 1900 году школа механики и оптики.
Сейчас существует она как техникум, имеющий всесоюзное значение.
Но главным поставщиком ходиков является в настоящее время фабрика часов при Государственном тресте Точной механики, одно из отделений завода «Авиаприбор».
Петухи капитулировали.
Московские ходики степенным, мерным боем заглушили их заливистые голоса.
Сто ходиков в день в 1924 году, 1.200 — теперь говорят о том, что фабрика часов вся механизирована.
Только 70 рабочих и армия машин.
Ритмичными движениями двое рабочих управляют десятью автоматами.
Кинематографической лентой разворачиваются перед глазами 246 операций, из которых складывается производство ходиков.
Маятники, колесики, стрелки, все части, такие ненужные в отдельности и значительные в общей системе, штампуются из латуни в первом отделении.
Следующее автоматное.
Один удар пресса, ритмичный и настойчивый, и ровными стопочками ложатся зубчатые колеса.
Быстро-быстро захлебывается машина, оттачивая ножки и муфты.
В дружбе с ней, рядом, другая машина плетет цепочку для гирь.
Змеиным хвостом тянется проволока из целого клубка.
Зубасто, жадно схватывает ее машина и откусывает ровный кусочек, который сердито вгоняет в зажим особый ударник.
Крошечный молоточек, ровно кулачонками, бьет по зажиму, делая петельку.
Точно за руки схватывается она уже с готовой петлей.
И одна за другой быстро рождаются, убегают звенышко за звенышком часовой цепи через отверстие в столе на блюдо, где за день скопляются 120 полутораметровых цепочек.
Не отстает и станок, выбрасывая 25 тысяч зубчаток.
Новое отделение.
Точно стальные костяшки на гигантских счетах щелкают ножные прессы, пробивая дырочки.
Гонятся за ними, почмокивают молоточки при насаживании, ручным путем, колес на валики.
Еле уловимы дырочки на стальном диске, но быстро, ловко вгоняет работница короткую проволоку в отверстие, и сборное, зубчатое колесо готово.
Каждая минута дает новых 5 колес.
Тонкая, хитрая работа.
За границей при вдувании пользуются воздухом, а у нас все еще по старинке.
А вот и сердце фабрики ходиков, — сборочная мастерская.
Работа в ней рационализирована.
24 рабочих собирают 1.200 ходиков в день, а в 1924 году 35 рабочих — только 800.
Тик-так, ожили часы, — ни гирь, ни цепочек.
Один часовой скелет, но часы уже за работой.
Здесь им первый экзамен.
Открыта следующая дверь, и 2.000 ходиков, как сарафанистые молодки в праздник, улыбаются со стены.
Не часы, а деревню видишь перед собой.
Так сочны и колоритны рисунки одесских художников на ходиках.
Это проверочное отделение.
24 часа ходят ходики с полуфунтовым грузом.
Если не спасуют, то пойдут они во все закоулки Советского Союза, от Рязани до Мурома, от Тамбова до Сибири, делать культурную революцию, отстранять от должности петухов.
очерк Анна Поль
фото П. Петрокас
журнал «Экран», приложение к «Рабочей газете», № 34, 1928 год
