|
|
«Труды Саратовской ученой архивной комиссии.
Сердобский научный кружок краеведения и уездный музей»
Любуйся на богатства сундуки
Рассказ Н. В. Кузьмина «Наши с Федей ночные полеты» я прочла почти полвека назад в «Новом мире»*.
Он был о том, как два мальчика, Коля, автор рассказа, и Федя, летали.
Они летали наяву так, как летают во сне.
Но они не спали, они летали на самом деле.
«... все давалось нам без усилий или с самыми малыми усилиями, словно мы когда-то, давно уже, умели летать, а теперь только вспоминаем.
... Сперва мы, например, не умели долго держаться в воздухе, потом научились.
Во время полета земля тянет к себе, и мало-помалу начинаешь терять высоту.
Надо об этом помнить и время от времени подтягиваться: сделать некоторое усилие и подпрыгнуть в воздухе раз-другой.
Это совсем не трудно, только не надо забывать, а то когда зазеваешься — спустишься низко и земля уже вот она, то невольно теряешься, не успеваешь подтянуться, и тогда уж делать нечего — опускаешься, где попало.
А прямо с земли мы так и не научились взлетать, приходилось в темноте снова шагать к своей горе, иногда довольно далеко».
С такой вот прозаической ясностью описывал старик Кузьмин свои детские полеты.
«В августе ночи стали темнее, а звезды ярче.
На нашей горе в полыни, не переставая всю ночь, трещали кузнечики.
На далеком горизонте мелькали зарницы.
Мы стали опытными летунами, теперь мы держались в воздухе уверенно и больше никогда не делали посадок среди пути».
Сказать по правде, после смерти Н. В. Кузьмина я ни разу не перечитывала этот рассказ.
И только теперь, готовя к публикации его письма, раскрыла и не могу оторваться.
«Случалось, что в темноте мы теряли друг друга из виду, тогда мы давали сигналы перепелиным тюканьем.
Поздней ночью на востоке появлялся кривой ломтик ущербного месяца.
Надо было возвращаться.
Домой я теперь приходил на рассвете и весь день мотался, как хмельной.
Мама спрашивала: «Что ты какой-то ошалелый?»
Но ей в это время было не до меня » она была в хлопотах: собиралась ехать в Саров на богомолье.
А лето уже подходило к концу.
На улицах города уже скрипели возы с зерном нового урожая.
Рядом с нашим домом в кирпичном амбаре братьев Поповых ссыпали хлеб.
Под навесом на брезенте сушились вороха чечевицы.
Две ручные веялки пылили на всю улицу летучей шелухой.
Вечерами стало холодно, босые ноги зябли, а в обуви летать было тяжело.
После праздника Успенья мы пошли в классы.
И в этот год мы больше не летали».
В обуви летать тяжело!
А потом наш герой влюбился.
«Любовь ощутимо, как болезнь, сидела в груди, и, просыпаясь утром, я чувствовал ее, как чувствуешь ангину в горле...»
Может ли летать влюбленный?
На картинах Шагала — да.
А в реальности, если разуться?
«Снова началась босая жизнь.
... Вечером мы с Федей подошли к заветному обрыву.
Я подошел к краю и оробел — экая высота!
Не верилось, что мы были такими сумасшедшими, что могли прыгать с обрыва и летать по воздуху выше колокольни.
Я сделал вид, что залюбовался открывшимся простором — и, правда, было хорошо: справа полоска зари, слева первые звезды на сиреневом небе, изгибы реки, темные купы ветел, маленький огонек костра на дальних лугах.
Я взглянул на Федю: «Прыгай, а я за тобой».
Федя только головой покачал.
Мы постояли, постояли, спустились по тропинке и пошли берегом к дому.
О полетах — ни слова.
... Я перестал летать оттого, что влюбился в Ольгу Андреевну.
Человек не может вместить два счастья сразу — любовь и летать.
Два таких больших счастья.
И моя любовь вытеснила, выжгла старое счастье.
Что-нибудь одно, два счастья сразу не бывает.
Ну а Федя почему?
Да все оттого же.
Он, наверное, тоже в кого-нибудь влюбился.
...Мальчики умеют хранить свои тайны.
Мы были полны тайн, которые никому не доверяли.
И тайну нашего летания мы тоже сохранили.
И потом при встречах никогда не заводили о ней речи».
И финал, совершенно пронзительный.
«Было все это или не было?
Это было так давно, что я не смею ни на чем настаивать.
Если и было, то в ином, заколдованном пространстве детства.
Переходя из возраста в возраст, мы забываем свое прошлое.
...Но вот наступает старость — возраст воспоминаний, и из кладовых памяти появляются клочки виденных когда-то пейзажей и лиц, обрывки речей, звуки голосов, тени запахов, зарницы былых радостей, осадок пережитого стыда.
В косых лучах уходящего дня тени становятся длиннее и резче.
Нет никого из тех, кого я здесь вспоминаю, давно нет в живых моего Феди, с которым мы летали в летние ночи шестьдесят лет тому назад».
Художника Николая Васильевича Кузьмина я видела дважды: сначала в Москве, потом в Абрамцеве.
Кузьмин и его жена, художница Татьяна Алексеевна Маврина, жили в Москве на улице Усиевича.
Как выглядела квартира, не помню, остался «клочок» воспоминаний.
Николай Васильевич, узнавший, что я пришла только для того, чтобы посмотреть на автора самого лучшего на свете рассказа о любви, так я и сказала, прослезился от радости, залез в темной прихожей на стремянку и откуда-то из-под потолка стал доставать свои книги.
Он подарил мне десять книг, каждую подписал.
Почерк у него был невероятно красивым.
И все это за то, что я высоко оценила «Наши с Федей ночные полеты».
Кузьмин, оказывается, очень переживал, что этот рассказ не вызвал интереса у критиков.
По-самозвански я пообещала написать о нем в журнал «Пионер».
18 июня 1973 года я получила от него открытку:
«Дорогая Елена Григорьевна, напечатали ли Вашу статью в «Пионере»?
Мне хотелось бы иметь ее, хотя бы в копии.
Не найдется ли у Вас лишнего экземпляра? — Пришлите, если есть.
Желаю Вам здоровья и удач, Н. Кузьмин».
Статья никак не получалась, мне было очень стыдно, и я решила написать Кузьмину свои впечатления о рассказе, подробнейшим образом.
Николай Васильевич тотчас отозвался:
«Ваше милое письмо... я... перечитывал не раз, и, по-моему, это уже почти готовая статья, только Бога с большой буквы надо заменить Космосом и разбавить концентрат мыслей какими-нибудь анекдотическими фактами, вроде того анкетного листка из 25 вопросов, который я получил от одного автора — специалиста по левитации.
Но, впрочем, это — в шутку, Вы и сами знаете, чем Вашу статью дополнить.
К моему 90-летию её можно будет предложить в «Новый мир».
Через пять лет, прочитав мою книгу «Катушка», Николай Васильевич вновь аккуратно напомнил о статье:
«Мне очень жаль, что Вы так строго осудили свои критические опыты; какие они ни есть, они для меня интересны, как отзыв, как отклик души...
Ради бога, не откладывайте Вашего литературного труда.
Ваша первая книжка показала, что у Вас есть своя собственная Страна, которую Вы обязаны возделывать».
В Абрамцево я приехала в августе и точно угодила в последнюю фразу рассказа: «Жаркие дни, гремит гроза, стучит дождь по крыше, расцвел иван-чай...»
Это было лето восемьдесят какого-то года, и сначала грозы не было, и мы с Николаем Васильевичем и Татьяной Алексеевной пили чай на крылечке.
Гроза застала меня по пути на электричку.
Я вымокла до нитки, в электричке что-то насочиняла в уме, дома бросилась к машинке, — неужели наконец получится?
Нет.
Все что угодно, но не статья.
Недавно, совершенно случайно, набрела на полуслепой машинописный экземпляр сего творения:
«Расцвел иван-чай.
Кузьмин из Золотого века перелетел в Серебряный и в нем угнездился.
История от Гостомысла корчит рожи, она полна нескладиц, потешных писем, прутковских рассуждансов и хлестких пушкинских эпиграмм, за грань приличия коих Кузьмин не преступал никогда.
Он строго доглядывал за почерком, — чтобы тот не сдался, не утратил вензеля.
Изредка сиюминутность пробивалась «натуральным» букетом, но цветы эти быстро увядали.
В молодости он ловил в свои сети классику, которую Пролеткульт сбрасывал «с борта корабля современности».
Его «улов» стал национальным достоянием.
Глубокий старик в гуще многолетней кашки.
Его щеки заросли, как сад.
В этот сад по вечерам является Человек из Ресторана, Шмелев, с подносом на отлете.
На нем тарелочка с голубой каемочкой, а в ней сморщенная клубничина в розовом сиропе.
«Батюшка, Николай Васильевич, не угодно-с отведать?»
Назойливый комар жужжит под ухом.
Прихлопнуть бы его и послать в конверте той вертихвостке, что пишет ему о науке левитации.
Они с Федей безо всяких наук летали.
А влюбились, и разучились летать.
Вывод заросшего щетиной старика в заброшенном саду.
«Расцвел иван-чай».
Всё.
За сим следует изящная мушка, ее величество точка.
Абрамцевский сад полон призраков.
В сумерки, когда предметы обретут отчетливые контуры, заглянет сюда и певец Контура — Бердслей.
Пленительный и вечно юный, он будет вместе со своим стариком-учеником восхищаться тончайшим рисунком трубчатых многоцветных, как это графично, да разъяпонисто!
«Лубок не примеряй к Бердслею, —
от этой мысли я умнею«.
Сей неожиданный бонмот следует вписать в собрание сочинений графоманов, но под рукой нет ни пера, ни бумаги, а старость неподъемна.
Уселся в плетеное кресло и там пребываешь.
Утоплен в травах дом, осела и прохудилась крыша.
Барахлит электричество, и с газом непорядки.
Цивилизация абрамцевского сада хромает на обе ноги.
Прекрасный повод накачать примус и зажечь свечи.
Примус чадит.
Исчадье примуса, черная кошка, ложится у ног Кузьмина.
«Кысь-брысь»! — велит Кузьмин гофмановской посланнице.
На «кысь-брысь» вылезают из Золотых Горшков Крошки-Цахесы.
Является и бабушка с Гадательным кругом Царя Соломона.
На этот раз предсказание не ложное:
«Получишь счастие большое и богатства сундуки,
И золото к тебе польется наподобие реки».
Из ста пятидесяти ответов этот самый обнадеживающий.
Древнегреческие мойры бредят во сне под корявыми яблонями.
«Бредят, — да только никто им не верит!»
А наш Гадательный круг хоть и прост, да замысловат.
«Без хлопот зажми свой рот!»
Поди догадайся, что бы значило.
Возможно такое разъяснение: полилось золото наподобие реки, и потому — без хлопот зажми свой рот и любуйся на богатства сундуки.
Просто и ясно.
Тропинка от крыльца до калитки — Млечный Путь.
По нему, перед тем как пасть в объятия Морфея, то бишь в подушкин переулок, шествует Кузьмин, выставляя вперед сучковатую палку.
В сумерках засыпает кашка, собрав соцветия в купола-луковицы, млеет во тьме иван-чай, и всех-то неприятностей — настырный маленький комарик.
Скоро совсем стемнеет.
Пора подняться над иван-чаем, слететь с тропинки, откуда ведет дорога ввысь, над кольями забора, над куполами церквей, к небу.
Оставшиеся озаботятся: задуют свечи, загасят примус.
Прошло почти 30 лет.
Архив Н. В. Кузьмина покоится в папке «Россия. Разное».
Она лежит поверх многочисленных архивных собраний, уложенных в серые, зеленые, красные и черные переплеты, — возможно, это и есть Страна, которую Кузьмин велел возделывать, и находится она теперь в Иерусалиме.
А может, это вовсе и не моя Страна, я ошиблась адресом и угодила в мир теней?
Недавно, проходя по торговым рядам иерусалимского базара, мы с моим московским приятелем рассуждали о предназначении.
Приятель сказал, что если человек знает свой путь, то ему в помощь попутный ветер, а если нет, его все время будет относить в сторону.
Меня явно относит в сторону, и все дальше от той Страны, которую мне заповедал Кузьмин.
Однако шанс спикировать в нужную точку все еще не потерян.
Все, что Николай Васильевич написал и подарил мне, бережно хранится.
На обороте открытки с белой чайной розой написано: «Дорогая Елена Григорьевна, что-то давно нет вестей от Вас...»
На обороте розовой розы:
«Вотще Киферу и Пафос
Мертвит дыхание мороза —
Блестит между минутных роз
Неувядаемая роза!»
На обороте открытки с ромашками:
«Дорогая Елена Григорьевна, простите, Христа ради, за мое долгое молчание — аллергия меня совсем истерзала, мешает жить и работать.
Авось, на днях соберусь с силами и напишу Вам побольше.
Вы-то меня не забывайте, Ваши письма меня всегда очень бодрят и утешают...»
Елена Григорьевна Макарова
Наше Наследие, № 115, 2015 год
_______________________________
* Новый мир, № 2, Москва, 1970 год
|
***
Корреспонденция
Н.В.Кузьмин — Елене Макаровой
Елена Макарова родилась в семье поэтов Григория Корина и Инны Лиснянской. Училась скульптуре в Суриковском институте у Эрнста Неизвестного.
В 1974 году окончила Литературный институт.
Русский прозаик, скульптор, педагог-икусствотерапевт, куратор международных выставок.
С 1990 года живет в Израиле.
В публикации воспроизводятся письма Н.В.Кузьмина к Е.Макаровой с рисунками художника. Собрание адресата.
30.III.1978
Дорогая Елена Григорьевна,
Вы меня очень порадовали Вашей книжкой2. На мой взгляд — очень хорошо, талантливо, свежо, тонко, прямо прекрасно. Совсем не похоже на дебют, — и зрелому автору впору. И тема у Вас своя, и много личного, пережитого, столько метких словечек. Словом, я просто в восхищении.
Должен Вам сказать, что я очень придирчив и, приступая к чтению, боялся, что мне не понравится и мне придется огорчить Вас своим отзывом. Ведь так редко появляется в наших журналах что-нибудь радующее — а тут такая «нечаянная радость!»
От всей души поздравляю Вас с блестящим началом
и желаю Вам новых творческих успехов.
Будьте здоровы и благополучны. Привет вашему мужу и Вашему Феде3.
Искренне Ваш
Н.Кузьмин
Р.S. Теперь я сгораю от любопытства прочитать Вашу статью обо мне. Не верю, что все охи да ахи, есть, верно, много и дельного. И хоть «Ночные полеты с Федей» переведены на немецкий, и по поводу их я получил много читательских писем, но ни одной рецензии в печати не было. Ваша будет единственной. Н.К.
26 дек. 1978 г.
Дорогая Елена Григорьевна,
Мне вчера попало на глаза Ваше письмо, посланное в конце апреля 1973 года. В нем вы писали, что у Вас есть второй экземпляр статьи, который Вы мне собираетесь послать. И не послали почему-то. Если он у Вас сохранился, то почему бы Вам не порадовать меня, послав его спустя 5 лет. Если Вам что-то в ней и не нравится и Вы готовите новый вариант, то мне-то все равно любопытно, какие мысли у Вас возникли по поводу «Ночных полетов»? Кстати, заголовок сочинил редактор «Н.М.» Твардовский. У меня было просто «Ночные полеты»,
а он сказал: «Будут думать, что речь идет об авиаторах», и предложил добавить «Наши с Федей»4.
Наши с Вами разговоры мне приходится откладывать, пожалуйста, не обижайтесь! Дело в том, что меня последнее время одолела аллергия; из-за нее же не досыпаешь, голова мутная, в ушах стрекочут кузнечики. Старость, все-таки, вещь неприятная и, увы, — неизбежная. Аллергия, впрочем, у меня не впервые, и я надеюсь через некоторое время перебороть это неприятное состояние, и когда мало-мальски буду в форме, то сразу же Вам напишу. Но статью пришлите непременно, буду ждать с нетерпением. А если у вас есть ко мне срочные вопросы — пишите, я Вам отвечу без промедления.
С Новым Годом!
Желаю Вам, Вашему мужу, Вашему Феде и всем близким здоровья и счастья.
Искренне Ваш
Н.Кузьмин
10 янв. 1979 г.
Дорогая Елена Григорьевна,
У нас в доме разладилось отопление, и в эти морозы мы страдали от холода: ходили в валенках и фуфайках и спали под тремя одеялами. Вчера и сегодня на улице потеплело, а в квартире все еще холодно — видно, по пословице: «Наша горница с богом не спорница, что на дворе, то и у нас».
От холода цепенеет активность, и я из-за этого до сих пор ничего не написал вам в ответ на Ваше милое письмо, которое меня очень порадовало. Я его перечитывал не раз, и по-моему — это уже почти готовая статья, только Бога с большой буквы надо заменить Космосом и разбавить концентрат мыслей какими-нибудь анекдотическими фактами, вроде того анкетного листка из 25 вопросов, который я получил от одного автора — специалиста по ЛЕВИТАЦИИ. Но, впрочем, это — в шутку, Вы и сами знаете, чем Вашу статью дополнить. К моему 90-летию ее можно будет предложить в «Новый мир».
А что Вы теперь пишете и где печатаетесь? Если есть публикации — пришлите. Шлю Вам еще кусочек моих воспоминаний5.
Желаю Вам здоровья и успехов. Сердечный привет Вам, Вашему мужу и Вашему Феде.
Искренне Ваш
Н.Кузьмин
6 февр. 1979 г.
Дорогая Елена Григорьевна,
Извините за длинную паузу, — я все еще не в добром здоровье: немощи меня одолели. Спасибо Вам большое за интересное и содержательное письмо. Я его внимательно читал и не раз. Платонова я, по-видимому, прозевал или, может быть, увидел не с той стороны. Он мне казался сентиментальным и сладеньким. Я верю Вашему вкусу и после Вашей рекомендации постараюсь перечитать его и «реабилитировать». А вот Набоков, конечно — сила. Из всего, что мне удалось прочитать у него, мне больше всего понравилось «Приглашение на казнь». Там герой летает (однажды), подобно нам с Федей, что меня очень поразило и даже, помнится, «возгордило». Мне не нравится только его злость и заносчивость — (в какой-то книжке есть его авторское вступление, где он назойливо эгоцентричен). Это не в традициях русской литературы и напоминает манифесты Маринетти в 10-х годах ХХ века.
Относительно газетной вырезки — вижу, как трудно Вашему поколению влезть в нашу шкуру. Увы — «человек человеку — бревно» (кажется, Ремизов сказал). Я в моем теперешнем возрасте, это — уже нечто ископаемое и должен об этом постоянно помнить. Вы пишете о каком-то «компромиссе». Какой компромисс, помилуйте? Только горделивое сознание, что я не с «сытыми» (слово Блока), а в одном лагере с М.Горьким, А.Блоком, В.Брюсовым, Александром Бенуа, Петровым-Водкиным, И.Грабарем, К.Юоном. Кто еще? Б.Кустодиев и А.Белый, вообще, очень достойная компания.
Пишите мне еще, мы пока так мало знакомы друг с другом. Я Вам с готовностью отвечу на все вопросы.
Желаю Вам творческих успехов, не забывайте свое «святое ремесло», не поддавайтесь «соблазнам уединения».
Великие мне были искушенья.
Я головы пред ними не склонил!
Но есть соблазн — соблазн уединенья,
Его еще никто не победил.
Сердечный привет Вам, Вашему мужу и Вашему Феде. Будьте здоровы и благополучны.
Ваш Н.Кузьмин
11 апр. 1979 г.
Дорогая Елена Григорьевна,
Я опять перед Вами без вины виноват: лежал в постели, не писал, не рисовал и даже не читал ничего. Все то же с добавлением трофических язв, которые нужно ежедневно «перевязывать». Скука смертная.
Впрочем, не хочу я, други, умирать. И пока валялся, придумал проиллюстрировать «Историю государства Российского от Гостомысла…», забавную вещь, никем еще не проиллюстрированную. Я люблю юмор А.К.Толстого; его «Сон Попова» любил другой Толстой — Лев и даже сам читал вслух гостям (тогда это были нелегальные стихи).
Посылаю Вам кусочек из Толстого — о детстве6. Если достанете 34-й том — просмотрите, там и еще есть прелестные воспоминания о детстве.
Желаю Вам здоровья и успехов. Сердечный привет Вашему мужу и Вашему Феде.
Искренне Ваш Н.Кузьмин
7 мая 1979 г.
Дорогая Елена Григорьевна,
Я самоуверенно замахнулся на «Русскую Историю от Гостомысла», но хватит ли сил и здоровья? Я все еще пребываю в очень жалком состоянии и на рабочем столе растет груда лекарств, которые щедро выписывают врачи, но все с ничтожными результатами.
С А.К.Толстым у меня смолоду хорошие отношения, я иллюстрировал Козьму Пруткова и очень люблю его лирику. Теперь литературоведы с уверенностью считают его сыном Николая I-го, а Толстой только ширма «васильковых дурачеств» Николая Павловича.
Посылаю Вам кусочек прозы, завалявшийся с 65 года.
Шлю Вам от всей души весенние пожелания доброго здоровья и безоблачных дней!
Искренне Ваш Н.Кузьмин
P.S. «Мадам Сажень», это известная пьеса Сарду (кажется): «Мадам Сан-Жен».
11 мая 1979 г.
Дорогая Елена Григорьевна,
Хочу Вас порадовать новым стихотворением Пушкина. Мне его прислала в прошлом году покойная Татьяна Григорьевна Цявловская. Оно публиковалось в виде отдельных фрагментов в п.с.с. Пушкина, а один читатель догадался переставить порядок отрывков и получилось одно целое и прекрасное стихотворение. Вот слушайте.
3 — Она глядит на Вас так нежно,
Она лепечет так небрежно,
Она так тонко весела,
Ее глаза так полны чувством,
Вечор она с таким искусством
Из под накрытого стола
Свою мне ножку подала...
2 — Зачем я ею очарован?
Зачем расстаться должен с ней?
1 — Когда б я не был избалован
Цыганской жизнию моей,
Когда б не смутное влеченье
Чего-то жаждущей души, —
Я здесь остался б, — наслажденье
Вкушать в неведомой тиши:
Забыл бы всех желаний трепет,
Мечтой бы целый мир назвал —
И все бы слушал этот лепет,
Все б эти ножки целовал...
Правда прелесть?
Оно и в обломках производило впечатление драгоценностей, а в реконструкции засияло новым блеском. Даже никакой трещинки не заметно. Поразительно, что за полтораста лет никто из текстологов-пушкинистов не догадался это сделать. Мне досадно, что и я не догадался, а сколько раз перечитывал эти фрагменты.
Сердечный привет Вам, Вашему мужу и Вашему Феде.
Искренне Ваш Н.Кузьмин
P.S. Черточками — я разделил фрагменты, а цифрами отметил порядок, в котором они печатались в П.С.С.
7 июня 1979 г.
Абрамцево
Дорогая Елена Григорьевна,
От московской жары мы сбежали на дачу, и вот уже — дрожим от холода и топим печку два раза в день. Взял я с собой много зачинов всяческих работ с легкомысленной мечтою все их тут на досуге закончить, но увы, и здесь при отсутствии телефонных звонков мало остается свободного времени. Бытовых забот тут больше, чем в Москве: вчера, например, вдруг где-то случилась авария и погасло электричество, пришлось налаживать керосинку и керосиновую лампу и утешаться тем, что еще не так давно люди обходились без электричества.
Но что это я? — все о заботах. Поговорим о другом.
Богом избранный счастливец, открывший новые стихи Пушкина — математик, аспирант. Я узнал его адрес и послал ему письмо с комплиментами и увещанием не подражать скупому рыцарю и не утаивать ото всех сокровище, им открытое. Ответа пока нет, но мне теперь понятно, почему он «артачится» (по выражению Т.Г.Цявловской) — математик не хочет публикацией стихов подвергать себя риску быть раскритикованным присяжными пушкинистами. Не всем, как нам с Вами, реконструкция кажется такой бесспорной: я слышал и такие отзывы: «коллаж!»
Извините меня за долгую паузу в нашей переписке, я все еще не в добром здоровье и заслуживаю снисхождения.
Не пришлете ли мне кусочек прозы молодого автора Елены Макаровой? (вроде моего «Пултуска»).
Почему Вы не печатаетесь в журналах, а только книгами?
Желаю Вам здоровья и всяческих успехов. Сердечный привет Вам, Вашему мужу и Вашему Феде.
Искренне Ваш Н.Кузьмин
141352, Абрамцево, 1, Моск. обл., Загорский р-н,
ул. Жуковского, 11.
16. VIII. 1979 г.
Дорогая Елена Григорьевна,
Каково съездилось в Прибалтику? У меня это лето не задалось: увеличился ассортимент старческих немощей, работалось плохо. С редакторскими отзывами я тоже знаком: у меня кусок воспоминаний выкинули из номера «Нового мира». Косолапов, пришедший на смену Твардовскому, нашел, что все это «мелкоземелье». Появлением в печати «Ночных полетов» я обязан Твардовскому, царство ему небесное.
Сердечный привет Вам и Вашему семейству.
Ваш Н.Кузьмин
P.S. На даче доживаем последние дни, в конце августа вернемся в Москву.
20 сентября 1979 г.
Дорогая Елена Григорьевна,
Посылаю Вам книжку, которой у Вас, может быть, нет. Разбирая полки, я обнаружил в завалах книги с моими иллюстрациями: «Евгений Онегин» (большого формата, изд. 1975 г. и малого — 1978 г.). «Плоды раздумья» Козьмы Пруткова, «Записки сумасшедшего» и «Малолетнего Витушишникова» Тынянова и вот эту — «Графа Нулина».
Напишите, каких книг из этого списка у Вас нет, и я Вам пришлю.
Мы уже третью неделю в Москве, но я все еще не успел разобраться, и все в комнате стоит дыбом, книги и папки лежат на стульях и на полу, и, бывает, часами ищешь какой-нибудь предмет (в детстве в этих случаях полагалось приговаривать: «Мышка, мышка, поиграй да опять отдай»).
С здоровьем плохо, но я теперь наконец усвоил простую истину, что лучше не будет, а может быть только хуже, и перестал обманывать себя надеждами. Жив и слава богу!
Жаль только, что меньше светлых минут остается для работы.
Желаю Вам здоровья и успехов. Сердечный привет Вашему мужу и Вашему Феде.
Искренне Ваш Н.Кузьмин
21.ХI.1979 г.
Дорогая Елена Григорьевна и Сергей Федорович, большое Вам спасибо за Ваши добрые письма, которые меня очень порадовали. Простите мне мое долгое молчание — беда в том, что я совсем нехорош, болезни меня одолевают и даже простое письмо становится для меня трудным делом.
И жаловаться некому, и бога гневить незачем — все это нормально для моего возраста: через месяц мне стукнет без года 90.
Но я все-таки по-муравьиному карабкаюсь, пытаюсь что-то делать и строю всяческие планы на будущее. Пытаюсь иллюстрировать «Русскую историю от Гостомысла», пишу кое-что. В последнее время перечитывал Бунина «Освобождение Толстого» — как Толстой всю жизнь выяснял свои отношения с Богом. Прошло с тех пор 70 лет, и за это время Бог стал еще дальше, еще непостижимей. Если во Вселенной Ньютона и Канта — Лапласа Он еще мог найти место (хотя Леверье говорил, что в этой гипотезе он не нуждался), то ныне во вселенной бесчисленных галактик, белых карликов и черных дыр Он так высокомерно непостижим для человеческого разума, что наше «Царю небесный» кажется беспомощно наивным, а державинский трезвон только риторикой.
Ну вот, залез в философию. Прошу прощения и желаю Вам доброго здоровья и благополучия, а также успехов в делах Ваших.
Искренне Ваш Н.Кузьмин
17 янв. 1980
Дорогая Елена Григорьевна,
Давно я не писал Вам — отбывал ежегодную грипповую повинность, в этом году она что-то затянулась. Досадно, что эти дни проходят бесплодно: не рисовал, не писал. Кое-что почитывал — Марины Цветаевой «Воспоминания о Сонечке Гол<л>идей» в «Новом мире», дневники Льва Толстого. Я люблю прозу Цветаевой, но тут она показалась мне излишне сентиментальной, много самолюбования. А у Толстого я в последнем томе двадцатитомного издания наткнулся на «Диалог», где семидесятилетний Толстой в постели перекоряется с Софьей Андреевной, на пяти страницах записано, что сказал «Я» и что сказала «О», т.е. «она». Это так отвратительно, что я не стал читать дальше.
Как двигается Ваша литературная работа? Пришлите кусочек Вашей прозы.
Желаю Вам здоровья и счастья. Сердечный привет Сергею Федоровичу и Феде.
Искренне Ваш Н.Кузьмин
9 апреля 1980 г.
Дорогая Елена Григорьевна, спасибо Вам за письмо. Надеюсь, что и мое дошло до Вас, хотя и с большим опозданием — дама, которая должна была его сдать на почте (заказное), проносила его в сумке целую неделю. В нем была картинка с Пушкиным, жаль, если письмо пропало. Я Вам долго не писал из-за затянувшегося своего «экклезиастического» состояния, но с весной я несколько встряхнулся и ожил. Снова принялся за «Русскую историю от Гостомысла» и кое-что сделал.
Вы спрашиваете, вернуть ли Шмелева? Не надо, у меня есть томик его рассказов, изданный «Худож. литературой» в 1966 году — там есть «Человек из ресторана» и еще семь рассказов.
Желаю Вам доброго здоровья и успехов в делах Ваших.
Мой сердечный привет Сергею Федоровичу и философу-идеалисту Феде.
Искренне Ваш Н.Кузьмин
19.VI.1980
Абрамцево, 1
Дорогая Елена Григорьевна,
Мы на даче с 1-го июня и совсем изъедены комарами, которые в этом году особенно злые и кровожадные, так что дома приходится сидеть за сетками, а выходить на улицу в скафандрах. Я хотел засушить и послать Вам в конверте чучело комара, но не удается никак поймать эту мошку живьем, а прихлопнутая ладонью, она имеет жалкий вид.
Уезжая, я дал в «Лит. Россию» пушкинский «материал» (говоря газетным языком), но вряд ли пойдет, т.к. я неучтиво посягаю на Ф.М.Достоевского, который в своей знаменитой речи на открытии памятника в Москве подменил «толстого генерала», который выше всех поднимал свой нос и плечи (в «Онегине» Пушкина), оперным Греминым, «бойцом с седою головой». А Анна Ахматова говорит о «немилом браке Лизы», а у Пушкина этой оперной «Лизы» нет, а есть Лизавета Ивановна, которая выходит замуж за «любезного молодого человека» (а «любезный» в XVIII и в начале XIX века означало: милый, любимый, «поэзия тебе любезна»...).
Так оперное либретто, даже у внимательных и авторитетных читателей, заменяет в сознании образы Пушкина.
Весна в этом году запоздала: цветет сирень, ландыши, даже купавки еще не сошли.
Поют птички
Со синички,
Хвостом машут
И лисички (Тредьяковский)
Желаю здоровья и шлю привет Вам, Сергею Федоровичу и Феде.
Ваш Н.Кузьмин
141352, Абрамцево, 1, Моск. обл., Загорский р-н,
ул. Жуковского, 11.
16 сент. 1980 г.
Дорогие Елена Григорьевна, Сергей Федорович и Федя!
Извещаю Вас, что мы уже переехали в Москву.
Пользуясь нашим отсутствием, вещи в квартире попрятались по разным углам; после поисков некоторые удалось-таки найти, а вот молоток, например, до сих пор играет в прятки. В детстве, бывало, было в ходу заклинание:
Мышка, мышка, поиграй
Да опять отдай!
И вещь находилась. А теперь этот способ, по-видимому, устарел.
На летние месяцы возлагалось множество надежд, что удастся сделать (на природе: где кислород и всякая зелень и птички поют) множество дел, но сделано так мало, хоть плачь! «Силов нет». «На мыло!», как кричат болельщики неудачникам в футболе.
Но все же, слава богу, живы, хоть и не совсем здоровы.
Желаю всем Вам доброго здоровья, ясных дней и успеха в делах Ваших.
Искренне Ваш Н.Кузьмин
8.Х.1980
Дорогая Елена Григорьевна,
Какое же имя дали Вы Вашей дочке? Я поостерегся что-нибудь советовать — ведь это на всю жизнь — хотя и заглянул в старый календарь 1863 года, где на двух страницах приведены все женские православные имена и именинные даты. Мне больше нравятся короткие двухсложные: Анна, Инна, Ия, Нина, Ольга. Но какие есть громоздкие: Калистикия, Марпонила, Синнадулия, Еликонида, Сигклитикия, Аскитрия, Асклиподота! Такие имена попы давали тем младенцам, с родителями которых были в плохих отношениях.
Вспомнилось еще, что даже Пушкин не посмел Матрене Кочубей оставить ее настоящее имя, а переименовал ее в Марию.
Кончаю свою диссертацию о женских именах пожеланием Вам доброго здоровья и всякого добра.
Сердечный привет Сергею Федоровичу и Феде. Как он принял свою сестренку?
Сердечно Ваш Н.Кузьмин
6.ХI.80
Дорогие Елена Григорьевна, Сергей Федорович, Федя и Маша, шлю Вам с любовью низкий поклон и пожелания здравия и спасения и во всем благого поспешения, на враги же победы и одоления, и долгих лет жизни.
Сердечно Ваш Н.Кузьмин
21.ХI.1980
Дорогая Елена Григорьевна,
Что-то давно нет вестей от Вас, здоровы ли Вы? Все ли у Вас благополучно? Я Вам бросил письмишко перед Октябрем, возможно затерялось в почтовом предпраздничном аврале. Я очень постарел, ослабел, поглупел, еле держусь наплаву. Вообще — на мыло!
«История от Гостомысла» застряла, я сообразил, что эта вещь, как говорится, «не созвучна эпохе», и издателя на нее не найти. Я занялся рисунками к «Альбому Онегина» (есть у Пушкина в черновиках), из этого можно сделать маленькую книжечку в альбомном формате.
Каково Вам работается? У Вас теперь так много семейных забот.
Желаю Вам здоровья и успехов. Сердечный привет Сергею Федоровичу и Феде. Посылал ли я Вам для него «Храброго Персея», которого я проиллюстрировал для Детгиза? Если нет — напишите и я пришлю — у меня осталось в запасе несколько экземпляров.
Искренне Ваш Н.Кузьмин
10.ХII.1980
Дорогой Сергей Федорович,
Ваш Бобка7 очень затейлив и интересен. Книжка получилась очень нарядной и занятной. Вам повезло и с художником — в иллюстрациях Алимова много выдумки и счастливых находок.
Поздравляю Вас с блестящим дебютом (дебют ли это?) и желаю Вам дальнейших успехов.
Сердечный привет Елене Григорьевне и Феде.
Искренне Ваш Н.Кузьмин
2 февраля 1981 г.
Дорогая Елена Григорьевна,
Простите, что долго не писал Вам: мне стукнуло 90, и по этому случаю переписка моя очень разрослась, едва успеваю отвечать знакомым и незнакомым. Недавно звонил мне Ваш сосед — М.П.Еремин;8 он от Вас узнал о реконструированном стихотворении Пушкина и намерен поместить его в десятитомнике, выпускаемом журналом «Огонек». Я дал ему адрес первооткрывателя и буду рад, если удастся опубликовать это чудо.
Я бросил «Гостомысла» и занялся «Альбомом Онегина». Вы поймете, в чем дело, если заглянете в черновики и варианты. Может получиться забавно, и малоизвестные стихи Пушкина оживут заново.
Желаю Вам здоровья и успехов.
Сердечный привет Сергею Федоровичу, Феде, Маше9 и школьнику Бобке.
Искренне Ваш Н.Кузьмин
8 октября 1981
Дорогие Елена Григорьевна и Сергей Федорович,
Простите, бога ради, мое промедление с ответом. Но это — привычное ежегодное состояние обалдения после переезда с дачи, когда сразу на тебя валится гора срочных дел, невыполненных обещаний, недоделанных начинаний.
Несколько писем Марины Цветаевой недавно было опубликовано в одном из сентябрьских №№ «Огонька» и даже с очень милой фотографией ее с маленьким сыном. Того и гляди, издадут и у нас ее письма полностью. В «Книжном обозрении» видел, что появился т. 3 Пушкина в изд-ве «Огонек». Удалось ли опубликовать стихи «Она глядит на вас так нежно» в новом прочтении? Пожалуйста, узнайте; если нет, то я опять буду тормошить первооткрывателя Лемина.
Желаю Вам здоровья и благоденствия.
Искренне Ваш Н.Кузьмин
23 ноября 1981
Дорогая Елена Григорьевна,
Я, кажется, сделал промах, промолчав на Ваше предложение.
Дело в том, что такой эксперимент у Т.А.10 уже был и кончился неудачей — для рекомендуемого ею автора: его работу просто-напросто забраковали, и Т.А. пришлось перед ним извиняться.
Вот почему я промолчал: безнадежное это дело.
Сердечный привет Вам и Сергею Федоровичу.
Ваш Н.Кузьмин
Весна 1982
Дорогая Елена Григорьевна,
Что-то порассохлась наша переписка. Каюсь — по моей вине. Но у меня теперь так усохло мое рабочее время, что ничего не успеваю делать. По-прежнему, все что-то начинаю, а кончать не хочется. «Суждены нам благие порывы»... Я это называю: «шить ниткой без узелка»: вроде работаешь, а результаты мизерные. Но, слава богу, еще не потерял способности радоваться весне: в воскресенье ездили за город — шумят ручьи, грачи галдят на березах, чибисы прилетели и дразнят фигурами высшего пилотажа над растаявшими болотами.
Желаю Вам здоровья и всяческих благ. Сердечный привет Сергею Федоровичу и всему Вашему семейству.
Искренне Ваш Н.Кузьмин
16.IХ.1982
Дорогая Елена Григорьевна,
«Ваша книжка небольшая — томов премногих тяжелей»11.
Читал я ее медленно, малыми дозами, как она того заслуживает.
Какое богатство словаря, острота характеристик, чувство юмора (столь редкое, говорят, у женщин), неподражаемый язык, на котором изъясняются Ваши «Герлы»!
Неужели не найдется у нас умного критика, который написал бы талантливую рецензию: ведь Ваша книга редкое явление в нашей литературе.
Желаю Вам доброго здоровья, творческих успехов, неба в алмазах!
Сердечный привет от нас обоих Вам и Сергею Федоровичу.
Искренне Ваш Н.Кузьмин
ПРИМЕЧАНИЯ
2 Макарова Е. Катушка. М., 1978.
3 Федор Макаров, сын Е.Макаровой и С.Макарова.
4 «Новый мир» №2 за 1970 г., в котором напечатан рассказ Н.Кузьмина, был последним номером, формировавшимся А.Т.Твардовским. 12 февраля 1970 г. Александр Трифонович в связи с многолетней травлей «Нового мира» написал в Секретариат Правления СП СССР заявление: «<…> вынужден (покинуть пост) оставить должность главного редактора журнала. Прошу принять от меня журнал и снять мою подпись гл<авного> ред<актора> с последней страницы второй февральской книжки “НМ”» (Твардовский А. Новомирский дневник. Т.II. М., 2009. С.469).
5 Кузьмин Н. Тогда в Сердобске... Литературная газета. 1979. 5 января.
6 «Да, сколько впереди интересного, важного, что хотелось бы рассказать, а не могу оторваться от детства, яркого, нежного, поэтического, любовного, таинственного детства. Вступая в жизнь, мы в детстве чувствуем, сознаем всю ее удивительную таинственность, знаем, что жизнь не только то, что дают нам наши чувства, а потом стирается это истинное предчувствие или послечувствие всей глубины жизни. Да, удивительное было время» (Толстой Л.Н. ПСС. В 90 т. Т.34. С.375).
7 Макаров С. Необыкновенные приключения школьника Бобки, который изобрел летающий стул. М., 1980.
8 Михаил Павлович Еремин (1914–2000) — профессор Литературного института им. Горького, друг семьи и учитель Е.Г.Макаровой, жил в Левобережных Химках.
9 Дочь Е.Макаровой и С.Макарова.
10 Татьяна Алексеевна Маврина (1902–1996) — известная художница, жена Николая Васильевича Кузьмина.
11 Макарова Е. Переполненные дни. М., 1982.
|
|
