Художник Кузьмин
I
«Сознательное отношение к искусству начинается с вопроса, а кто это сделал?
Этот вопрос впервые пришел мне в голову в детские годы, когда, рассматривая иллюстрации в журнале «Родина», я начал примечать какие-то особенные картинки, совсем не похожие на другие, и заинтересовался их автором.
Из подписи я узнал, что нарисовал эти так восхитившие меня картинки художник Доре.
Так мне стало известно имя знаменитого французского иллюстратора...»
Этими словами начинается книга знаменитого русского художника-иллюстратора Николая Васильевича Кузьмина «Штрих и слово», выпущенная издательством «Художник РСФСР» в 1967 году.
Великолепно изданная книга Н. Кузьмина замечательна во многих отношениях.
Читатель найдет в ней интереснейшие мысли об искусстве художника-иллюстратора, узнает историю наиболее интересных его работ, наконец, еще раз восхитится рисунками, которыми так богато она иллюстрирована.
Я начал свои заметки цитатой из этой книги потому, что еще много лет назад, увидев иллюстрации к академическому изданию «Евгения Онегина», был так поражен их выразительностью, их удивительным соответствием с поэзией Пушкина и в то же время непохожестью на другие виденные мною рисунки, что сам собою возник вопрос: а кто это сделал?
Так я впервые узнал, что есть на свете чудесный художник Кузьмин.., Потом я уже угадывал его почерк в иллюстрациях к Лермонтову, Гоголю, Лескову и классикам западной литературы — Бальзаку, Мюссе, Мопассану.
Вводя нас в атмосферу их произведений, в мир сумасшедшего чиновника Поприщина или Тартарена из Тараскона, Николай Кузьмин всегда оставался самим собой.
Он выступал не просто иллюстратором, — иллюстраторов много! — а соавтором литераторов.
Но понимаете, сколь ответственно и отважно быть соавтором Пушкина или Мюссе!
За иллюстрации к юбилейному изданию «Евгения Онегина», представленному на Парижской выставке книги в 1937 году, Николаю Кузьмину была присуждена золотая медаль.
Мне особенно нравятся иллюстрации Кузьмина к «Левше» Н. С. Лескова.
Какое разнообразие типов!
С какой поразительной меткостью высвечены характеры персонажей этой легенды.
Вот вам плешивый щеголь — Александр I, вот оловянный взор Николая Палкина.
А вот «мужественный старик», казачий генерал Платов — Старая табакерка!
Сколько сарказма вложил художник в тщедушную фигурку квасного патриота.
Мне думается, что тут он в чем-то поспорил с писателем.
Зато уж как хороши Левша и его сотоварищи.
Константин Федин писал художнику: «Туляки Ваши трогательные.
Хорошо, что Вы дали простой, не карикатурный, а добрый и проникновенный образ «Левши».
Это портрет народного типа, каким его мыслил Лесков: русский человек вдумчивой мысли, нежной души и, конечно, мечтатель.
Чудесно он сидит на сундучке с думой — «где наша Россия?».
И весь его путь в Ваших картинах о нем — такой близкий русскому глазу путь наших «горемык-гениев»...»
Меня всегда поражала в рисунках Кузьмина точность и достоверность изображаемого.
Талант?
Конечно, талант.
Но и строгость, высокая требовательность.
Это не просто наитие, а и знание предмета.
Читая «Штрих и слово», я удивляюсь огромной эрудиции Кузьмина.
А без этой эрудиции не может быть иллюстратора.
Размышляя о своем искусстве, Николай Васильевич говорит: «Иллюстратор обязан держать в памяти уйму вещей.
Он должен помнить, в какие платья одевалась, какую прическу носила и на каких креслах сидела Татьяна Ларина, в каких палатах жил и на какой кровати спал храбрый царь Дадон, он должен знать, как запрягается русская тройка и что такое «пахвин» и «паперси» в снаряжении верхового коня, как выглядит печь в крестьянской избе и какой формы окна во дворце короля Артура.
Он должен заприметить, как отражаются на человеческом лице и в жестах радость и горе, боль и отчаяние, великодушие и скупость, ибо ему придется передавать душевные движения литературных героев.
Все эти «заготовки» накапливаются в кладовой памяти всю жизнь...»
Кладовая памяти Кузьмина необычайно богата.
Мне вспоминается один случай.
В Ленинграде вышло новое издание «Пиковой дамы» А. С. Пушкина с иллюстрациями Г. Д. Епифанова.
Издана книжка блестяще, оформлена любовно и тщательно.
Н. В. Кузьмин обрадовался ей как празднику и принес в редакцию «Известий» рецензию, полную похвал.
Но, как взыскательный мастер, он даже в этом похвальном отзыве не удержался от того, чтобы не обратить внимание иллюстратора на некоторые неточности.
«Эпиграф к шестой главе изображается иллюстратором как разговор на ходу:
— Атанде!
— Как вы смели мне сказать атанде?
— Ваше превосходительство, я сказал, атанде-с!
Между прочим, «атанде» — это карточный термин, употребляемый при азартных играх, следовательно, диалог этот происходит за карточным столом», — замечает Кузьмин.
Вот и извольте помнить, как и где сказано это слово «атанде».
II
Мое личное знакомство с Кузьминым состоялось в начале декабря 1960 года, накануне семидесятилетия художника.
До этого я знал его лишь по рисункам.
В то время я был редактором газеты «Литература и жизнь».
Однажды ко мне в редакцию пришел мой добрый знакомый, искусствовед Михаил Порфирьевич Сокольников, и привел с собой пожилого, сутуловатого и, как мне показалось, очень стеснительного человека.
— Это художник Николай Васильевич Кузьмин, — сказал Сокольников.
Мы поздоровались.
«Так вот он каков, этот дивный художник!» — подумал я, вглядываясь в морщинистое лицо, будто освещенное светлыми, внимательными глазами.
— Николай Васильевич написал рассказец, — продолжал Сокольников. — Не напечатаешь ли?
— Так вы еще и литератор?
— Ну, это так, между делом, — смущенно улыбаясь, ответил Кузьмин и передал мне рукопись, аккуратно перепечатанную на машинке.
Я прочитал заглавие: «Круг царя Соломона /из прошлого/».
— Это написано по воспоминаниям детства, — пояснил автор.
Рассказ был небольшой — страниц семь.
Я тут же, не отрываясь, прочитал его.
На меня пахнуло воздухом уездного захолустья, как живые поднялись со страниц рукописи образы дяди Васи и бабушки, тревожно вопрошающей у «гадательного круга царя Соломона» о судьбе своего незадачливого чадушка...
Рассказ понравился мне.
В нем чувствовалась рука настоящего художника.
Художника слова.
— Обязательно напечатаем, — сказал я.
— Может быть, и рисованный заголовочек дадите? — спросил Кузьмин. — Я приготовил...
— И заголовок дадим.
Рассказ мы напечатали в номере газеты «Литература и жизнь» за 18 декабря 1960 года.
Читатели встретили его одобрительно.
А для меня это было новым приятным открытием: прежде я знал Николая Кузьмина — художника-иллюстратора, теперь же увидел в нем еще и оригинального, своеобразного литератора.
Потом, уже на страницах «Литературной России», я встречал другие рассказы художника — «Аллея Марии-Антуанетты», «Счастье», «Судья и Венера», «Вера отцов».
Они были написаны в том же ключе, что и «Круг царя Соломона», радовали живостью и свежестью русского слова.
Через четыре года Николай Васильевич подарил мне свою первую книжку, только что вышедшую в издательстве «Советский художник».
Автор назвал ее так же, как назывался первый рассказ: «Круг царя Соломона».
Книжка вышла с предисловием К. И. Чуковского.
Скуповатый на похвалу и очень взыскательный к слову, Корней Иванович писал о литературном дебюте Кузьмина так:
«Поистине это кажется чудом!
В советскую литературу на восьмом десятке своей жизни в роли юного автора, новичка-дебютанта входит престарелый художник, никогда ничего не писавший, и его первая книжка прельщает читателя с первых же строк зрелостью своей поэтической формы.
Знаток языка, тонкий, изощренный стилист, мастер писательской техники — вот каким предстает перед нами этот «неопытный», «начинающий автор».
И далее:
«Существует немало профессиональных писателей, для которых стиль этого новичка-дебютанта мог бы служить образцом: так он выразителен, колоритен и свеж».
На дарственном экземпляре этой книжки, хранящемся у меня, рукой Н. В. Кузьмина написано: «Виктору Васильевичу Полторацкому, который впервые напечатал мой рассказ — от признательного автора».
В 1966 году книжка «Круг царя Соломона» вышла вторым изданием.
Автор дополнил ее новыми рассказами, и среди них есть совершенно очаровательная миниатюра «Родники».
Образ светлого родничка живет во мне с детства.
Там, где прошли мои детские годы, в Мещерской стороне, много лесных родников.
Особенно запомнились мне Три ключика, выбившиеся из земных недр на опушке соснового леса.
Постоянно заманивало к себе это дивное место.
Нам, мальчишкам из рабочей слободки на окраине Гусь-Хрустального, любо было часами сидеть на корточках у родника и смотреть, как на дне его шевелятся круглые обкатанные песчинки, подталкиваемые снизу алмазным фонтанчиком свежей струи.
Через всю мою долгую жизнь прошла память об этих ключиках...
Как же радостно было мне встретиться с родниками и в книжке Н. В. Кузьмина.
С каким счастливым волнением читал я вот эти строки:
«Отрадно жарким летним днем припасть губами к этой живой прохладной струе, а напившись, посидеть в холодке под ореховым кустом, слушать шум ручья и глядеть, как бежит он, то сверкая под солнцем, то прячась в густых зеленых зарослях дягиля, буйно разросшегося по его течению».
Читал я эти дивные строки, и само творчество художника представлялось мне живым, неиссякаемым родником.
III
Биография Николая Васильевича Кузьмина известна мне в самых общих чертах.
Родился он в 1890 году в Сердобске, захолустном, уездном городке Саратовской губернии.
Отец его был портным, а деды с отцовской и материнской стороны — крепостные крестьяне.
Детским годам в Сердобске, описанию быта уездного захолустья и посвящены автобиографические новеллы, составившие книжку «Круг царя Соломона«.
Рисованием Кузьмин увлекался с детства.
Уже в 1909 году в журнале «Весы» появились первые рисунки будущего художника.
В то время он только что окончил реальное училище и, окрыленный первым успехом, отправился в Петербург с намерением поступить в Академию художеств.
Но на экзамене в Академию провалился, и как раз по рисунку.
Эта неудача не обескуражила юношу.
Возвращаться в Сердобск ему не хотелось, и Кузьмин поступил вольным учеником в частную художественную школу Званцевой, где преподавателями были такие уже известные художники, как Добужинский и Петров-Водкин.
Потом он учился в Политехническом институте и одновременно посещал школу Общества поощрения художеств.
Жил он все это время тем, что зарабатывал рисунками в разных журнальчиках, где сблизился с художниками из «Мира искусств».
Но тут началась Первая мировая война.
Кузьмина взяли в солдаты и отправили на Юго-Западный фронт.
После Октябрьской революции он вернулся в свой захолустный Сердобск и устроился выпускающим в редакцию местной газеты «Голос коммуниста», а в конце 1918 года снова попал на военную службу, теперь уже в Красную Армию.
Лишь осенью 1922 года, демобилизовавшись из армии, он опять махнул в Петроград и поступил на графический факультет Академии художеств.
С этого и определилась его дальнейшая судьба книжного графика.
По окончании Академии молодой художник перебрался в Москву, сотрудничал сначала в «Рабочей газете», потом в «Гудке».
Кстати сказать, эта газета железнодорожников до сих пор выходит с заголовком, выполненным по рисунку Кузьмина более сорока лет тому назад...
Но главным увлечением художника была книжная иллюстрация, принесшая ему мировую известность.
Вот, собственно, и все, что было известно мне из биографии Николая Васильевича.
И лишь совсем недавно я узнал одну интереснейшую подробность, касающуюся его участия в гражданской войне.
Однажды, заглянув в редакцию «Известий», Кузьмин показал мне пожелтевший от времени документ: мандат за № 281/оп от 22 марта 1920 года.
Я привожу его целиком:
«Предъявителю сего Дивизионному инженеру 15-й стрелковой Инзенской дивизии гражданину Кузьмину Николаю поручена работа по устройству переправ через реку Кубань на участке Группы товарища Медведовского.
Всем правительственным учреждениям предлагается, а войсковым частям предписывается оказывать гражданину Кузьмину всемерное содействие в исполнении возложенных на него задач предоставлением в его распоряжение необходимых строительных материалов, мобилизацией рабочих и перевозочных средств и прочее.
За всякое противодействие и помеху срочной и ответственной работе гражданина Кузьмина виновные понесут строгую ответственность по законам Революционного времени».
И подпись:
«Командир группы 8-й армии — Медведовский».
Чтобы читатели могли полнее уяснить значение этого боевого задания, напомню об обстановке, сложившейся тогда на кубанском участке фронта.
В начале 1920 года разбитые Красной Армией под Ростовом полчища Деникина стремительно отходили к Новороссийску, Отступая за Кубань, они уничтожили за собой мосты и переправы, рассчитывая на то, что разлившаяся в половодье река задержит красных.
Тем временем к Деникину подойдет помощь с моря, паника отступления будет приостановлена и генерал-палач снова попытается наступать.
Перед командованием Красной Армии встала главная задача: не давать деникинцам передышки, во что бы то ни стало обеспечить переправу красной конницы через Кубань и окончательно разгромить белых.
Устройство переправ как раз и было поручено саперной группе, возглавляемой Кузьминым.
Следовательно, от того, как выполнит он это задание, зависел успех операции.
— Ну и как было дело? — спросил я у Николая Васильевича.
— Да ведь как: мои саперы днем и ночью работали.
Раздобыли баркасы, установили их на якорях, связали канатами, стали настил класть.
А конница на берегу в нетерпении.
Едва закончили, кавалерия лавиной загремела по нашему понтонному мосту и на плечах противника ворвалась в Новороссийск.
С Деникиным было покончено.
После того наша дивизия получила приказ форсированным маршем двинуться в Крым, на Врангеля.
Но в пути я заболел сыпняком.
Этот документ и краткий комментарий к нему открыли мне еще одну сторону жизни Николая Васильевича.
Поистине удивительно: иллюстратор «Евгения Онегина» и «Левши», великолепный стилист, автор изящных и тонких рисунков, потом чудесный рассказчик, мастерски владеющий словом, и, наконец, герой гражданской войны.
Именно герой, потому что переправа красной конницы через Кубань весною 1920 года, обеспечение которой было поручено саперам Кузьмина, явилась решающей в разгроме Деникина и вошла в историю гражданской войны героической страницей.
Мысленно я видел его весенней ночью на берегу разлившейся, полноводной Кубани, освещенного светом костров, худощавого, подтянутого, в потертой кожаной куртке и старой офицерской фуражке, на которой поблескивала красноармейская звезда.
Энергично покрикивая, торопя бойцов, чтобы скорее стлали настил на заякоренные баркасы, он перебрасывался словами с конниками, в нетерпении сгрудившимися тут же на берегу, и еще никто, даже он сам, не думал о том, что придет время, когда этот красный сапер удивит и обрадует людей великолепнейшими рисунками в книгах...
Жизнь удивительна!
И я благодарю ее за то, что она свела и подружила меня с человеком такой богатой судьбы, такого блистательного таланта.
В. В. Полторацкий, 1967 год
Встречи в пути, повести нашего времени
Советский писатель, Москва, 1969 год
