А. Я. Головачева-Панаева, Воспоминания о В. А. Слепцове, 1889 год

В 1862 году в «Современникѣ» началъ сотрудничать В. А. Слѣпцовъ. Первое его произведенiе было «Письма изъ Осташкова». Молодому автору пришлось увидѣть въ печати окончанiе своихъ писемъ лишь черезъ 8 мѣсяцевъ, когда «Современникъ», отбывъ срокъ наказанiя, снова сталъ выходить. Въ 1863 и 1864 году были напечатаны въ «Современникѣ» нѣсколько разсказовъ Слѣпцова: «Питомка», «Казаки», «Постоялый дворъ», «Сцены въ больницѣ» и, кромѣ того, маленькiя статейки «Петербургской хроникѣ». По началу литературной дѣятельности Слѣпцова можно было ждать, что онъ будетъ плодовитымъ писателемъ. Съ каждымъ новымъ разсказомъ Слѣпцовъ прiобреталъ расположенiе читающей публики и быстро занялъ видное положенiе между молодыми литераторами.

Слѣпцовъ прiѣхалъ въ Петербургъ въ самый разгаръ женскаго вопроса и сдѣлался горячимъ его пропагандистомъ. Многiе думали, что, въ сущности, онъ относился къ этому вопросу индеферентно и, если принималъ в немъ участiе, то не серьезно, а лишь въ видѣ развлеченiя, подобно другимъ тогдашнимъ молодымъ людямъ. Причина такого ошибочнаго мнѣнiя проистекла изъ того, что Слѣпцовъ былъ очень застѣнчивъ, но никто не подозрѣвалъ этого, потому что застѣнчивость въ немъ маскировалась наружнымъ спокойствiемъ. Въ мало-знакомомъ обществѣ Слѣпцовъ былъ молчаливъ и только въ самомъ короткомъ кружкѣ былъ разговорчивъ и очень остроуменъ. Онъ вообще не высказывалъ шумливо своихъ взглядовъ на вещи, не выставлялъ напоказъ своей дѣятельности въ пользу женскаго вопроса и не стремился завоевать себѣ видное мѣсто среди учащейся молодежи.

Между тѣмъ, если прослѣдить дѣятельность Слѣпцова въ женскомъ вопросѣ, то нельзя не убѣдиться, что такъ могъ дѣйствовать только человѣкъ въ высшей степени увлекающiйся. Слѣпцовъ постоянно хлопоталъ примѣнять на практикѣ свои проекты въ пользу женскаго вопроса. Его увлеченiе не охлаждалось неудачами; если одинъ его проектъ терпѣлъ фiаско, онъ съ такимъ же рвенiем принимался за другой.

Въ 1863 году по иницiативѣ Слѣпцова устроились частныя популярно-научныя лекцiи для женщинъ. На моихъ глазахъ происходили всѣ хлопоты Слѣпцова относительно организацiи этихъ лекцiй. Наконецъ, онѣ открылись въ квартирѣ одного господина, изъ общихъ нашихъ знакомыхъ. Быть лекторами на этихъ лекцiяхъ Слѣпцовъ уговорилъ нѣсколькихъ молодыхъ людей изъ сочувствующихъ женскому вопросу. Правда, что это были не ученые спецiалисты, но на столько образованные люди, что женщины могли вынести изъ ихъ лекцiй элементарныя свѣдѣнiя по физикѣ, химiи и гигiенѣ. Слѣпцовъ также былъ въ числѣ лекторовъ и долженъ былъ читать на первой лекцiи о составѣ воды и о примѣненiи ея силы къ механикѣ. Всѣ лекторы добросовѣстно готовились къ лекцiямъ.

Я прiѣхала на лекцiю аккуратно в назначенный часъ, но всѣ стулья уже были заняты слушательницами, между которыми находились дамы и дѣвицы не изъ круга учащихся. Слѣпцовъ засуетился, видя, что для меня нѣтъ стула.
— Я повытаскалъ въ зало стулья изъ всѣхъ комнатъ, — говорилъ онъ, — только въ кухнѣ осталась табуретка, — и добавилъ съ гордостью: — видите, я былъ правъ, что въ нашихъ лекцiяхъ чувствуется большая потребность — сколько явилось слушательницъ! Погодите, скоро это зало окажется малымъ.

Нельзя было строго относиться къ читавшимъ лекцiи, потому что никто изъ нихъ не предназначалъ себя къ этой профессiи, и всѣ въ первый разъ читали публично.

Когда очередь дошла до Слѣпцова, то онъ шепнул мнѣ:
— Вообразите, я чувствую нервную лихорадку, мнѣ стыдно читать мою пародiю на лекцiю.

Я торопила его идти на импровизированную каѳедру. Онъ произнесъ «осрамлюсь» и пошелъ къ столу, но, сохраняя наружное спокойствiе, такъ что никто и не подозрѣвалъ, что онъ сильно оробѣлъ.

Наружность у Слѣпцова была очень эффектная и отличалась изяществомъ; у него были великолѣпные чорные волосы, небольшая борода, тонкiя и правильныя черты лица; когда онъ улыбался, то видны были необыкновенной бѣлизны зубы. Цвѣтъ лица былъ матово-блѣдный. Онъ былъ высокъ, строенъ и одѣвался скромно, но тщательно.

Лекцiя Слѣпцова была не лучше другихъ, но онъ читалъ мастерски и когда окончилъ чтенiе, то слушательницы зааплодировали.

Съ лекцiи я пошла домой пѣшком; Слѣпцовъ и еще двое нашихъ общихъ знакомыхъ провожали меня. Слѣпцовъ объявилъ намъ, что болѣе не будетъ читать лекцiй. Мы всѣ удивились и стали его спрашивать: почему?
— Достаточно для меня и одинъ разъ испытать тѣ ощущенiя, какiя я сегодня испыталъ, — отвечал Слѣпцовъ. — Точно стоялъ на лобном мѣстѣ и подвергался позорной экзекуцiи.

И Слѣпцовъ принялся смѣшить насъ, критикуя свою лекцiю.
— Меня надо было освистать, прогнать изъ залы за мою лекцiю, — говорилъ онъ.
— Зачѣмъ же вы такъ торопились начинать лекцiи? подготовились бы хорошенько, — замѣтила я Слѣпцову.
— Надо было торопиться, — отвѣтилъ онъ, — если бы отложить начало лекцiй, то одушевленiе прошло бы и тогда, пожалуй, они не удались бы; есть пословица: куй желѣзо — пока горячо! Главное дѣло сдѣлано — данъ толчокъ.

Но, къ огорченiю Слѣпцова, съ каждой лекцiей число слушательницъ все убывало, потому что пошли слухи, что хозяина залы, гдѣ читались лекцiи, призывали куда слѣдуетъ для объясненiй о сборищахъ въ его квартирѣ и требовали, чтобы болѣе ихъ не было. Кромѣ того, учащiяся женщины утромъ были заняты, а мнимо-учащiяся, которыхъ было тогда много, побывавъ на первой лекцiи, нашли, что тамъ слишкомъ много бываетъ аристократокъ, такъ называли тогда женщинъ, хорошо одѣвающихся, и не желали сидѣть вмѣстѣ с ними. Дамы же, которыхъ считали за аристократокъ, испугались слуховъ, что во время чтенiя можетъ явиться полицiя, и перестали посѣщать лекцiи.

Наконецъ, на одну изъ лекцiй явилось всего восемь слушательницъ. Слѣпцовъ расхаживалъ по пустой залѣ въ ожиданiи, не прибудетъ ли хоть еще немного публики, чтобы начать лекцiю; но ожиданiя его оказались напрасными. Тогда онъ сѣлъ за столъ и позвонилъ въ колокольчикъ. Присутствующiе в залѣ прекратили разговоръ и смотрѣли на Слѣпцова, который всталъ и произнесъ слѣдующую рѣчь:
— Милостивыя государыни и милостивые государи, прошу вашего вниманiя. Я долженъ сказать надгробное слово преждевременно погибшимъ нашимъ лекцiямъ. Съ душевнымъ, глубокимъ прискорбiем я обязанъ объявить вамъ, что за отсутствiемъ слушательницъ, лекцiи прекращаются. Но, покидая эту залу, я, какъ Галилей, воскликну: «А все-таки эти лекцiи принесли бы большую пользу женщинамъ въ общемъ ихъ образованiи».

Слѣпцовъ раскланялся и вышелъ на средину залы. Его рѣчь оживила всѣхъ, потому что присутствующiе соскучились сидѣть въ пустой залѣ около часа. Мы всѣ вмѣстѣ, разговаривая, вышли изъ залы.

Слѣпцовъ, сходя съ лѣстницы, сказалъ:
— Я, господа, не падаю духомъ, я увѣренъ, что наши лекцiи еще возобновятся. Женщины хорошенько вникнутъ — какую пользу могли онѣ извлечь для себя изъ нихъ, — сами будутъ насъ просить опять ихъ открыть.

Слѣпцовъ не оставлялъ мысли продолжать лекцiи; онъ хотѣлъ привлечь къ участiю въ нихъ тогдашнихъ молодыхъ профессоровъ, которые очень сочувственно относились къ высшему образованiю женщинъ. Но Слѣпцовъ увлекся скоро новымъ проектомъ, который поглотилъ все его вниманiе.

Надо замѣтить, что 25 лѣт тому назадъ одинокой женщинѣ очень трудно было найти комнату въ порядочномъ семействѣ. Тогда еще не было особенной нужды прибѣгать ко всевозможнымъ экономическимъ средствамъ, живя въ Петербургѣ, так что барышни или дамы, прiѣзжавшiя учиться въ Петербургъ, вынуждены были нанимать комнаты въ меблированныхъ квартирахъ, которыхъ также было не много. Содержательницами дешевыхъ меблированныхъ комнатъ исключительно были тогда: устарѣлыя чиновницы, нажившiеся кухарки, которыя въ молодости, какъ говорятъ, прошли огонь и воду, такъ что съ такими особами и порядочному мужчинѣ не очень-то прiятно было имѣть дѣло, а не только женщинѣ.

Слѣпцовъ самъ испыталъ всю прелесть нанимать комнаты у такихъ квартирныхъ хозяекъ, и ему пришла мысль устроить общую квартиру и поселиться въ ней вмѣстѣ съ нѣсколькими лицами изъ круга своихъ знакомыхъ. Его проектъ имѣлъ много преимуществъ: во-первыхъ — живущiе избавлялись отъ безцеремонной квартирной хозяйки, которая изъ своихъ экономическихъ разсчетовъ морозила жильцовъ въ нетопленныхъ комнатахъ, отравляла ихъ обѣдами изъ несвѣжей провизiи и часто пускала такихъ жилицъ, у которыхъ по ночамъ происходили пирушки и разныя безобразiя. Во-вторых — жизнь на общей квартирѣ обходилась, разумѣется, гораздо дешевле.

Будущiе члены общей квартиры собрали на меблировку и обзаведенiе хозяйства небольшую сумму денегъ, потому что всѣ они были люди, существовавшiе литературнымъ трудомъ.

Слѣпцов былъ мастеръ покупать все дешево и хорошо, и съ утра до ночи бѣгалъ, прiискивая подходящую квартиру и закупая подержаную мебель и разныя хозяйственныя вещи. Я удивлялась неутомимости Слѣпцова. Развѣ могъ бы все это дѣлать человѣкъ неувлекающiйся?

Слѣпцовъ нашелъ квартиру на Знаменской улицѣ, правда, въ самомъ верхнемъ этажѣ, но лѣстница была очень хорошая, со швейцаромъ. Слѣпцовъ сдѣлалъ нѣсколько плановъ квартиры и роздалъ ихъ будущимъ жильцамъ, чтобы они могли выбирать себѣ комнаты. Одну большую комнату Слѣпцовъ сдѣлалъ общей, гдѣ въ извѣстный часъ, должны были всѣ собираться на утреннiй, вечернiй чай, на обѣдъ, такъ какъ прислугу предполагалось имѣть одну и нужно было соблюдать, кромѣ порядка, и экономiю въ хозяйствѣ. Общая трапеза, конечно, должна была обходиться дешевле, чѣмъ каждому отдѣльно. Для прiема гостей Слѣпцовъ также назначилъ одинъ вечеръ въ недѣлю. Кругъ знакомыхъ у всѣхъ членовъ почти былъ общiй.

Слѣпцовъ при устройствѣ общей квартиры выказалъ большiя организаторскiя способности. Когда всѣ комнаты были заняты, оказалось, что дамскiй элементъ преобладалъ; мужчинъ было только двое: Слѣпцовъ и его прiятель N, Аполлонъ Филипповичъ Головачевъ.

Слѣпцовъ съ восхищенiемъ разсказывалъ мнѣ о хозяйствѣ на общей квартирѣ, и я увидѣла, что онъ разыгрывалъ роль экономки.
— У васъ не будетъ времени работать, а вамъ давно бы пора сѣсть писать, — заметила я ему.
— Дайте только наладить порядокъ въ хозяйствѣ, тогда я и примусь писать, — отвѣчалъ Слѣпцовъ.
— Вовсе не ваше дѣло налаживать порядокъ въ хозяйствѣ; ваши дамы гораздо лучше съумѣютъ это сдѣлать.
— Въ томъ-то и бѣда, что всѣ онѣ ничего не понимаютъ въ хозяйствѣ, — возразилъ Слѣпцовъ, но утѣшалъ себя, что дамы попривыкнутъ и все пойдетъ хорошо.

Слѣпцовъ шутя назвалъ общую квартиру «комуной», и это названiе было усвоено всѣми знакомыми; иначе не говорили: «я былъ въ комуне», или: «завтра вечеромъ увидимся въ комуне?»

Слѣпцовъ выговаривалъ мнѣ — почему я не хочу бывать в комунѣ въ назначенные дни, говоря:
— Съ каждымъ разомъ все болѣе и болѣе собирается у насъ народу, ни стульевъ, ни чайной посуды у насъ не хватаетъ на всѣхъ гостей. Надо было бы всего прикупить, да денегъ ни у кого нѣтъ. Прислуга ворчитъ, что въ прiемный день ей надо разъ пять нагрѣвать нашъ небольшой самоваръ. Жаль, что у меня нѣтъ денегъ! я бы завелъ образцовое хозяйство въ нашей комунѣ.
— Вы и такъ потратили достаточно своихъ денегъ на устройство вашей комуны, — замѣтила я, — боюсь, что вы запутаетесь съ этимъ хозяйствомъ. Гораздо лучше было бы не имѣть домашняго стола.
— Ну, это что же было бы! семейнаго характера не имѣла бы наша комуна! Намъ-то это не такъ важно, а для нашихъ дамъ домашнiй столъ необходимъ.

Наконецъ, я собралась въ прiемный день поѣхать вечеромъ в комуну. Когда я вошла въ зало, то нашла въ ней уже много собравшихся гостей. Я болѣе или менѣе знала почти всѣхъ членов комуны, да и большую часть ихъ знакомыхъ.

Зало было довольно большое, но низковатое и плохо освѣщенное; небольшая лампа висѣла надъ длиннымъ столомъ, обитымъ клеенкой и кругомъ его сидѣли за чаемъ члены комуны и гости; нѣкоторые изъ гостей, за неимѣнiемъ стульевъ, расхаживали по комнатѣ или сидѣли на окнахъ. Кромѣ стульевъ и стола, не имѣлось другой мебели. Слѣпцова не было въ залѣ; я спросила, гдѣ онъ и мнѣ отвѣчали, что онъ въ кухнѣ ставитъ самоваръ, потому что старая прислуга отошла, а новая — еще не переѣхала. Смѣшно было видѣть Слѣпцова съ его изящной наружностью, когда онъ явился въ зало съ кипящимъ самоваромъ. Поздоровавшись со мной, онъ сказалъ:
— Какая досада, что вы застали безпорядокъ въ нашемъ хозяйствѣ. Впрочемъ, вы сами — хорошая хозяйка и знаете, что при перемѣнѣ прислуги всегда происходитъ маленькое разстройство. Новая прислуга обѣщала перѣехать сегодня утромъ и обманула.

Говоря это, Слѣпцовъ усѣлся разливать чай и затѣмъ тихонько сказал мнѣ:
— Ни одна изъ нашихъ дамъ не хочет разливать чай, находятъ, что — слишкомъ скучно.

Гости все прибывали; въ числѣ ихъ прiѣхала Н. П. Суслова, только-что начавшая заниматься медициной. Она рѣзко отличалась отъ другихъ тогдашнихъ барышень, которыя тоже посѣщали лекцiи въ университетѣ и въ медицинской академiи. Въ ея манерахъ и разговорѣ не было кичливаго хвастовства своими занятiями и того смѣшного презрѣнiя, съ какимъ относились онѣ къ другимъ женщинамъ, не посѣщающимъ лекцiй. Видно было по энергичному и умному выраженiю лица молодой Сусловой, что она не изъ пустого тщеславiя прослыть современной передовой барышней занялась медициной, а съ разумной цѣлью, и серьезно относилась къ своимъ занятiямъ, что и доказала впослѣдствiи на дѣлѣ. Когда въ Петербургѣ доступъ женщинамъ на лекцiи въ медицинскую академiю былъ запрещенъ, Суслова уѣхала въ Цюрихъ слушать лекцiи. Въ 1868 году она первая изъ русскихъ женщинъ, и чуть ли не изъ первыхъ европейскихъ женщинъ, получила дипломъ доктора медицины и вернулась въ Петербургъ держать экзаменъ въ медико-хирургической академiи. Какую сенсацiю тогда произвела она въ обществѣ, особенно въ корпорацiи докторовъ, среди которыхъ образовались двѣ партiи: одни были возмущены дерзостью женщины, притендующей сдѣлаться ихъ коллегой, тогда твердо укоренилось общее убѣжденiе, что у женщины настолько слабы умственныя способности, что она не можетъ усвоить себѣ никакой науки. Другая партiя докторовъ явилась защитниками умственной равноправности женщины. Госпожа Суслова блистательно оправдала на экзаменѣ защитниковъ женщинъ, получила докторскiй дипломъ и быстро прiобрѣла практику. Въ 1869 году она вышла замужъ за швейцарскаго подданнаго Ф. Ф. Эрисмана, молодого ученаго, нынѣ извѣстнаго гигiениста.

Госпожа Суслова занималась также и литературой; въ 1864 году въ «Современникѣ» были напечатаны два ея произведенiя: «Разсказъ въ письмахъ» и «Чудная». Понятно, что она не продолжала свою литературную карьеру, посвятивъ себя медицинской наукѣ

Какъ пiонеркѣ, Сусловой пришлось испытать и прiодолѣть массу непрiятностей и препятствiй на своем пути; надо было имѣть сильно энергическiй характеръ, чтобы дойти до цѣли, не смущаясь враждебностью и оскорбительными насмѣшками.

Упомяну еще о госпожѣ М. А. Боковой, съ которой я познакомилась, когда она была еще молоденькой женщиной, также слушала лекцiи въ медицинской академiи и также должна была уѣхать за границу, чтобы учиться медицинѣ, получила ъ Гейдельбергѣ дипломъ на доктора-окулиста и сдѣлалась извѣстной въ Лондонѣ какъ искусный глазной операторъ. Госпожа Бокова также занималась литературой; она перевела почти всего Брэма, котораго издавалъ выпусками молодой естественникъ В. О. Ковалевскiй¹.

В. О. Ковалевскiй часто бывалъ у насъ, онъ-то познакомилъ меня со своей невѣстой, которой тогда было всего лѣтъ семнадцать. Это была очень хорошенькая барышня, живая, веселая, но уже тогда избравшая себѣ цѣлью изучить высшую математику. Теперь Софья Васiльевна Ковалевская сдѣлалась профессоромъ въ Стокгольмскомъ университетѣ.

Я уклонилась отъ комуны, но мнѣ хотѣлось показать — какiе результаты получались изъ тогдашняго женскаго вопроса.

Я была въ комунѣ не болѣе двухъ разъ, но знала отъ Слѣпцова, какъ идетъ хозяйство въ ней; по всему было видно, что оно ведется не въ порядкѣ, потому что надо было соблюдать большую экономiю во всемъ, а какая может быть экономiя, когда гости собирались не только разъ въ недѣлю, но стали бывать въ комунѣ каждый день и утромъ и вечеромъ, обѣдали, пили чай. Благодаря разнымъ личностямъ, бывавшимъ въ комунѣ, распространялись всякiя сплетни о живущихъ въ ней. Когда я стала говорить Слѣпцову объ этихъ слухахъ, онъ отвечалъ:
— Не стоитъ обращать на это вниманiя, пусть себѣ болтаютъ всякiй вздоръ, избѣжать этого трудно. Всѣ отлично знаютъ, что женщины жили прежде въ меблированной квартирѣ точно так же вмѣстѣ съ мужчинами, да еще Богъ знаетъ с какими. Рутина въ общественной жизни такъ сильна, что, какое бы ни явилось въ ней полезное исключенiе, оно производитъ гвалтъ! покричатъ, поболтаютъ и перестанутъ.

Но невыгодные слухи о комунѣ принимали все большiе и большiе размѣры. Увѣряли, будто бы въ комунѣ каждый день бываетъ большое сборище мужчинъ и женщинъ, которые пируютъ всю ночь, что за ужиномъ разливное море вина, посѣтители и хозяева напиваются до безобразiя, и гости только на другой день расходятся по домамъ.

А между тѣмъ въ комунѣ, кромѣ чаю, никакихъ другихъ угощенiй не подавалось гостямъ. Если впослѣдствiи появилось въ печати невѣрное описанiе жизни членовъ в комунѣ, то это можно приписать лишь галюцинацiи автора, видѣвшаго описанное имъ во снѣ².

Въ городѣ распространились слухи, будто образовалась новая секта, подъ названiемъ «комуна», и что культъ этой секты самая безнравственная разнузданность.

Нѣкоторые дамы, опасаясь компрометировать себя, выѣхали изъ комуны, а остальнымъ слишкомъ дорого обходилась жизнь на общей квартирѣ, и комуна распалась.

Мнѣ жаль было Слѣпцова, потому что всѣ подсмѣивались надъ нимъ и его неудавшейся комуной, но онъ хладнокровно относился къ этимъ насмѣшкамъ и говорилъ мнѣ по этому поводу:
— Не стоитъ смущаться неудачей въ полезныхъ общественныхъ дѣлахъ, потому что большинство общества податливо на усвоенiе пустыхъ рутинныхъ обычаевъ въ общественной жизни, и чуть возникаетъ новизна, хоть и полезная, она вызываетъ рутинеровъ на глумленiе. Не слѣдуетъ робѣть передъ этимъ, иначе въ общественной жизни не было бы никакого прогресса. Прогрессъ только и можетъ быть тогда, когда люди дѣйствуютъ наперекоръ рутинѣ. Посмотрите какъ большинство возстаетъ теперь противъ высшаго образованiя женщинъ, а черезъ нѣсколько лѣтъ это же большинство будетъ пользоваться плодами высшаго образованiя женщинъ.

Я не встрѣчала другого человѣка, который, подобно Слѣпцову, могъ бы относиться такъ спокойно, когда сидѣлъ безъ гроша денегъ. А надо замѣтить, что Слѣпцовъ очень любилъ комфортъ, но никогда не раздражался отъ затруднительнаго своего финансоваго положенiя; напротивъ, бывало, смѣшитъ до упаду, разсказывая свои объясненiя съ квартирной хозяйкой, требующей у него денегъ за комнату, или съ своим дешевымъ портнымъ, являвшимся къ нему со счетомъ. Слѣпцовъ имѣлъ даръ съ ними разговаривать такъ, что кредиторы разставались съ своимъ должникомъ самымъ миролюбивымъ образомъ. Гдѣ бы Слѣпцовъ не поселялся въ меблированной квартирѣ, прислуга чувствовала къ нему особенное расположенiе и всѣми силами старалась угодить ему. Вообще, у Слѣпцова въ голосѣ было что-то ласкающее, такъ что люди изъ простого класса, изъ самыхъ мрачныхъ и молчаливыхъ, дѣлались съ нимъ разговорчивыми до откровенности. Я очень любила слушать, когда Слѣпцовъ бесѣдовалъ съ кѣмъ-нибудь изъ этого класса людей; съ каждымъ изъ нихъ, у него былъ особенный слогъ, который совпадалъ съ языкомъ какого-нибудь мастерового, мужика-рабочаго, или торговки-бабы. Онъ такъ умѣлъ шутить съ ними, что они отъ души смѣялись.

Слѣпцовъ не унимался и продолжалъ возиться съ новыми своими проектами. Онъ хлопоталъ устроить женскую переплетную мастерскую, открыть контору переводовъ съ иностранныхъ языковъ и переписки рукописей, чтобы доставлять работу женщинамъ, которыхъ тогда много съѣхалось въ Петербургъ изъ провинцiи, чтобы получить высшее образованiе. Многiя барышни явились въ столицу безъ всякихъ средствъ къ жизни, съ однѣми надеждами, что достанутъ себѣ уроковъ или переводовъ, обезпечатъ ими свое существованiе и будутъ учиться. Но конкуренцiя на этотъ трудъ такъ понизила плату, что и тѣ, кому посчастливилось получить уроки или переводъ, должны были испытывать большiя лишенiя. Никакимъ заработкомъ не брезгали барышни — шли даже въ наборщицы въ типографiи. Слѣпцовъ былъ правъ, говоря, что надо придумать хоть какой-нибудь заработокъ нуждающимся въ немъ женщинамъ. Будь деньги у Слѣпцова, онъ навѣрно устроилъ бы мастерскiя для женщинъ, но, къ несчастiю у него ихъ не было, и онъ самъ постоянно нуждался: возьметъ впередъ изъ редакцiи деньги, уплатитъ долги и опять сидитъ безъ гроша. Слѣпцову хотѣлось составить общество изъ людей достаточныхъ, которые на словахъ очень сочувственно относились къ женскому вопросу, но онъ только терялъ время на эти хлопоты.
— Странное дѣло, — говорилъ онъ, — на всякiй пустякъ люди бросаютъ деньги, а чуть коснется чего-нибудь полезнаго, такъ не уломаешь ихъ принять участiе. Является какая-то недовѣрчивость въ полезность дѣла, боятся, что пропадутъ деньги, точно дѣло идетъ не о нѣсколькихъ стахъ рублей, а о цѣломъ состоянiи! А какъ слушаешь ихъ, такъ они, кажется, готовы пожертвовать даже своей жизнью из-за своихъ принциповъ. Ну, да обойдемся и безъ нихъ: съ мiру по ниткѣ — голому рубашка.

Слѣпцовъ устроилъ частный литературно-музыкальный вечеръ въ пользу двухъ прiѣзжихъ барышень, которыя очутились въ безвыходномъ положенiи. На этомъ вечерѣ участвовалъ композиторъ А. Н. Сѣровъ, двѣ сестры музыканьши, фамилiи ихъ не помню, Д. Д. Минаевъ читалъ стихи и еще кто-то изъ новичковъ-литераторовъ. Самъ Слѣпцовъ для этого вечера написалъ маленькiй разсказъ «Спичка», подражанiе сказкамъ Андерсона.

Билетовъ было роздано очень много черезъ знакомыхъ, такъ что зала, въ квартирѣ одного семейства, не могла вмѣстить всей публики, и многiе должны были слушать чтенiе и музыку изъ сосѣднихъ комнатъ.

Сборъ оказался изрядный, потому что многiе давали в пять разъ болѣе за билетъ. Слѣпцовъ проектировалъ дать нѣсколько такихъ литературно-музыкальныхъ вечеровъ, чтобы на сборъ съ нихъ открыть женскую переплетную мастерскую. Но его планы рушились, потому что получены были достовѣрныя свѣдѣнiя, что на него обращено особенное вниманiе за устройство комуны и за нимъ зорко слѣдятъ, какъ за организаторомъ разныхъ сборищъ подъ видомъ частныхъ лекцiй и литературныхъ чтенiй; ему совѣтовали на время умѣрить свою организаторскую дѣятельность.
— Принимайтесь-ка писать свои разсказы, давнымъ-давно не было въ «Современникѣ» вашего имени, — сказала я Слѣпцову по этому поводу.
— Я хочу не разсказъ писать, а романъ, - отвѣчалъ Слѣпцовъ. — Онъ у меня обдуманъ.
— У васъ давно задумано много разсказовъ, да какой толкъ изъ этого? — замѣтила я.
— Мнѣ хочется въ своемъ романѣ изобразить современныя отношенiя между супругами, людьми развитыми, — говорилъ Слѣпцовъ.
— Лѣтъ черезъ десять мы прочтемъ вашъ романъ? — спросила я, смѣясь.
— Не черезъ десять, я очень скоро его напишу, — улыбаясь, отвѣчалъ Слѣпцовъ и предложилъ мнѣ держать пари.
Я охотно согласилась, въ полной увѣренности, что выиграю.

Слѣпцову очень нравился у меня старинный бронзовый подсвѣчникъ изящной работы, а онъ былъ большой любитель до изящныхъ вещей. Въ случаѣ проигрыша, я должна была отдать ему этотъ подсвѣчникъ .
— Если я проиграю, что невѣроятно, то сдѣлаю вамъ оригинальный портфель для бумагъ, — сказалъ Слѣпцовъ.

Надо замѣтить, что Слѣпцовъ и въ мелочахъ способенъ былъ увлекаться. Онъ придумалъ заказать токарю для своего письменнаго стола березовые подсвѣчники, покрытые лакомъ, носился съ своимъ изобрѣтенiем, показывая короткимъ знакомымъ эти подсвѣчники, и былъ очень доволенъ, если кто-нибудь просилъ его заказать такiе же подсвѣчники или канделябры. Слѣпцовъ самъ давалъ токарю рисунки и слѣдилъ за его работой, а когда токарь взялся въ лѣтнемъ помѣщенiи приказчичьяго клуба украсить танцевальное зало люстрами изъ березы, то Слѣпцовъ до такой степени былъ озабоченъ, какъ будто самъ взялъ этотъ заказъ. Каждый день онъ бѣгалъ къ токарю, наблюдалъ за его работой, давалъ совѣты, дѣлалъ рисунки.

Я позабыла о пари. Но что-то очень вскорѣ послѣ этого, Слѣпцовъ пришелъ ко мнѣ обѣдать и, увидавъ двухъ своихъ прiятелей, которые также пришли къ обѣду, сказал:
— А я заходилъ къ вамъ обоимъ, чтобы вмѣстѣ идти къ Авдотьѣ Яковлевнѣ.

Я не обратила на его слова вниманiе, потому что Слѣпцовъ и оба его прiятеля часто вмѣстѣ обѣдали у меня.

Когда мы напились кофею послѣ обѣда, Слѣпцовъ спросилъ насъ:
— Способны вы слушать чтенiе первой части моего романа?
Мы были удивлены и обрадованы.

Я, кажется, уже упоминала, что Слѣпцовъ замѣчательно хорошо читалъ свои произведенiя, такъ что слушать его было большое наслажденiе.

Прочитавъ первую часть своего романа «Трудное время», онъ разсказалъ конспект второй части.

Уходя домой, Слѣпцовъ сказалъ мнѣ:
— Как видите, вашъ подсвѣчникъ скоро будетъ стоять у меня на письменномъ столѣ.

Я согласилась, что проиграла пари, и отдала ему подсвѣчникъ; но оказалось, что я поторопилась, потому что Слѣпцовъ долго не принимался за вторую часть, и Богъ знаетъ когда бы она была написана, если бы Некрасовъ настоятельно не требовалъ второй части, чтобы начать печатать романъ в «Современнике».

Когда Слѣпцовъ окончилъ вторую часть и прочелъ ее намъ, то мы всѣ откровенно ему высказали, что онъ скомкалъ вторую часть, и у него вышло совсѣмъ не то, что онъ намъ разсказывалъ.
— Не могу положительно писать, когда запродаю себя, — оправдывался Слѣпцовъ. — Я самъ чувствую, что вторая часть у меня вышла плоха!.. Нѣтъ, теперь ни за что не возьму впередъ денегъ изъ редакцiи, пока не окончу вещь! — воскликнулъ онъ и самъ раъсмѣялся своему зароку, потому что забранныя впередъ деньги за романъ были давно истрачены и онъ сидѣлъ без гроша.

Въ 1865 году романъ былъ напечатанъ въ «Современникѣ», а въ слѣдующемъ году вышелъ отдѣльно.

Слѣпцовъ намѣревался передѣлать вторую часть, но остался при одномъ своемъ намѣренiи. Ему нужны были деньги и онъ торопился пустить въ продажу свой романъ.

Я часто стыдила Слѣпцова за лѣность его къ работѣ и он, смѣясь, увѣрялъ, что никто его такъ не распекаетъ, как я.

Разъ онъ и его два прiятеля должны были обѣдать у меня; мы сговорились вечеромъ ѣхать вмѣстѣ кататься по Невѣ.

Приходятъ его прiятели и на мой вопрос о Слѣпцовѣ отвечаютъ, что онъ сейчасъ кончитъ работу и явится.

Я обрадовалась и воскликнула:
— Слава Богу, наконецъ-то принялся за писанье!

Но прiятели меня разочаровали, сказавъ, что они застали Слѣпцова совсѣмъ за другой работой, — он обшивалъ новой тесьмой свой пиджакъ.

Всѣ короткiе знакомые имѣли доказательства необыкновенныхъ способностей Слѣпцова къ разному мастерству. Онъ могъ сдѣлать все, что угодно, и такъ хорошо, точно нѣсколько лѣтъ обучался этому мастерству.

Я хотѣла побранить Слѣпцова, за то, что онъ тратитъ время на пустяки, а не занимается дѣломъ, но была обезоружена его самодовольствiемъ, когда онъ поздоровавшись со мной, спросилъ:
— Хорошо обшитъ мой пиджакъ?
— Отлично, но как вам не стыдно заниматься такой работой, когда бы могли отдать это сдѣлать своему портному.
— Никакъ не могъ, — отвѣчалъ Слѣпцовъ — во-первыхъ, у меня не хватило бы денегъ для уплаты за работу; а во-вторыхъ, пиджакъ ранѣе завтрашняго вечера не могъ быть готовъ. А я, какъ видите, въ нѣсколько часовъ его обшилъ и такъ хорошо, что мой портной сначала не повѣрилъ, а потомъ сдѣлалъ мнѣ предложенiе быть его подмастерьемъ.
— Если бы вы цѣлое утро писали, то заработали бы себѣ денегъ на новый пиджакъ, — замѣтила я.
— Да я не могъ себя видѣть въ пиджакѣ с отрепанной тесьмой, а теперь онъ какъ новенькiй, — говорилъ улыбаясь Слѣпцовъ.

Онъ часто въ подобныхъ случаяхъ напоминалъ мнѣ мальчика довольнаго и гордаго тѣмъ, что съумѣлъ сдѣлать самъ себѣ игрушку.

Кромѣ увлеченiй, Слѣпцову много мѣшала въ литературныхъ занятiяхъ и обстановка его жизни. Если его хоть на минуту оторвали отъ работы, онъ уже не могъ снова садиться за писанiе, а попавъ въ центръ тогдашняго круга учащихся женщинъ и пропагандистовъ женскаго вопроса, онъ, поневолѣ, завелъ обширное знакомство: то одинъ забѣжитъ къ нему утром, то другой, да кромѣ того, по сосѣдству съ его комнатой развлекалъ его какой-нибудь типичный разговоръ жильцовъ, или въ корридорѣ крикливый голосъ чухонки, квартирной хозяйки, которая цѣлыми днями бранилась то съ своей прислугой, то съ жильцами.

Слѣпцову нужно было уединенiе, чтобы его ничто не развлекало.

Въ первое время по приезде в Петербургъ онъ писалъ много, потому что знакомство еще было небольшое и он не втянулся еще в тот водоворот, который закруживал молодых людей, увлекавшихся тогдашними современными вопросами. Слепцов жил тогда на квартире у одного своего приятеля, которого по утрам не было дома, и никто не мешал ему писать. Конечно, немалую роль играла и лень Слепцова, — к несчастью, только к писанию, потому что в других случаях он был необыкновенно деятелен. Много также мешали Слепцову и его отношения к женщинам. Как я упоминала, он был очень красив, и в него влюблялось много женщин. Но все его сердечные романы были кратковременны и оканчивались всегда неприятным для него образом. Он не мог выносить ревности, а ему попадались именно женщины очень ревнивые. Слепцов не хотел притворяться и обманывать и выводил женщин из себя тем, что сохранял полное хладнокровие в бурных сценах ревности. Он был так набалован победами, что едва успевал покончить роман с одной женщиной, как являлись другие, в него влюбленные. Слепцов не придавал большого значения скоровоспалительной любви в женщинах и имел неосторожность всегда это высказывать, чем, конечно, женщины оскорблялись и считали его за самого сухого эгоиста.

Слѣпцовъ переехал на лето на дачу на Черную речку, где нанял себе мезонин у бедной чиновницы во флигеле, во дворе.

Уезжая на дачу, он просил меня и своих двух приятелей приехать к нему поскорей пить чай. Мы собрались втроем и насилу отыскали Слепцова. Дети, игравшие на дворе, указали нам деревянную, темную лестницу с шатающимися ступеньками. Мы взобрались по ней. Дверь в мезонин была отворена настежь, и нам представилась следующая картина. Слепцов стоял на опрокинутой кадке и наклеивал обои. Рукава его рубашки были засучены по локоть, голова у него была повязана носовым платком, и он был опоясан каким-то ситцевым линючим передником. Мезонин был с очень низким потолком и с полукруглым окном. Хаос в мезонине царил ужасный; обрезки обоев валялись по полу, ветхая мебель сдвинута на средину, на клеенчатом диване лежал чемодан, платье, зеркало, на поленьях стояла доска и горшок с клейстером.

Слѣпцовъ стоял спиной к двери и так был занят работой, что не обратил внимания на наш приход, пока мы его не окликнули. Держа конец обоев в руке, он повернул голову и, улыбаясь, произнес:
— Сейчас доклею! Видите, какой кусочек остался. Разве я дурно оклеил комнату? Потолок-то, посмотрите, точно мраморный! А если бы видели, какой он был загрязненный, стены в дырьях, дуло страшно, я законопатил их; теперь будет чисто и тепло.

Говоря это, Слепцов доклеил кусок, соскочил с кадки и добавил:
— Не могу руки протянуть вам, сейчас вас проведут в сад, и я немедленно явлюсь к вам в благообразном виде.

Он высунулся в дверь и крикнул вниз:
— Пашенька, пожалуйте ко мне! — И обратись к нам, произнес: — Господа, вы сейчас увидите Миньону Черной речки.

Явилась очень молодая белокурая девушка, чуть не в лохмотьях, плотного сложения, высокого роста; она не была красива и имела очень простодушное выражение.

Мы едва могли удержаться от смеха, взглянув на такую Миньону. Слепцов обратился к ней со словами:
— Проводите, Пашенька, моих гостей в сад, принесите стулья и стол и поставьте самовар.

Пашенька, улыбаясь, кивала ему головой. Мы пошли за Миньоной, которая привела нас в небольшой садик, очень запущенный, а через минуту принесла довольно большой деревянный кухонный стол на голове и четыре стула в руках так ловко, точно самую легкую ношу. Слепцов из мезонина распоряжался, куда лучше поставить стол, и велел Миньоне попросить у хозяйки чистую скатерть и чайную посуду.

Скоро Слепцов явился к нам джентльменом и извинился, что заставил нас ждать.
— Для чего вы подняли такую возню на каких-нибудь два месяца, да и того менее? — спросила я его.

Пашенька радостно улыбалась, когда Слепцов хвалил ее за расторопность, с какой она прислуживала нам.

Я спросила Слепцова, почему он назвал девушку Миньоной Черной речки.

Он рассказал нам следующую ее биографию. Пашенька осталась после родителей круглой сиротой семи лет; единственный ее родственник, пьянчуга дядя, крестьянин Черной речки, запродал сироту за пустяшную плату в город шарманщику; этот одел ее мальчиком, выучил кувыркаться и стоять на голове. Зимой шарманщик бродил по дворам в Петербурге, заставляя девочку выкрикивать под шарманку «Под вечер осени ненастной», а в портерных петь более игривые песенки. Но, вероятно, «следствие акробатических упражнений, девочка быстро росла и развивалась, так что уже нельзя было выдавать ее за мальчика. Тогда ловкий шарманщик начал заставлять ее показывать силу: держать в зубах стул, играть чугунными шарами и, бросив их вверх, подставлять грудь и спину. Но в прошлом году антрепренер-шарманщик и пьяница-дядя перепились, подрались, и оба высидели в полиции сутки. Дядя так озлобился на антрепренера, что отнял у него свою племянницу и закабалил ее в услужение к чиновнице, беря себе жалованье. Жизнь бывшей артистки у чиновницы оказалась гораздо хуже, чем у шарманщика, потому что чиновница с презрением относилась к ее артистическому прошлому, иначе не звала ее, как «уличная плясунья». Многочисленное семейство чиновницы бесчеловечно оскорбляло кроткую по натуре девушку, еще с ранних лет привыкшую видеть себя какой-то вещью, которую дядя запродавал в полное владение то шарманщику, то чиновнице.

Слепцов так мастерски рассказал нам биографию девушки, что я ему заметила:
— Вам стоит только заняться несколько дней, и у вас будет готов рассказ.
— Непременно напишу! — отвечал мне Слепцов. — Теперь у меня комната сделалась чистенькая, и мне приятно будет работать. Я освобожу Пашеньку от эксплуатации пьянчуги-дяди; я уже познакомился с ним, угощал водкой и соблазнил его тем, что он может получать вдвое, если отпустит свою племянницу на место в Петербург. Как только он выправит ей вид, я помещу ее в одно хорошее семейство, где ее защитят.

Слепцов, точно, освободил девушку от дяди, но рассказа не написал.

Мы еще раз пили чай на даче у Слепцова и уже в его мезонине, который он превратил в уютную комнатку.
— Ну, что ваша Миньона? — спросила я.
— Пока еще таскает воду, рубит дрова, стряпает, стирает, но скоро чиновница лишится ее. Я в такой дружбе с ее пьянчугой-дядей, что он каждый день является ко мне беседовать, то есть выпить водки.

Я махнула рукой и больше уже не спрашивала Слепцова о рассказе.

Въ 1866 году, после 4-го апреля [215] Слепцов был арестован, но через неделю выпущен. Своим арестом он был обязан устройству коммуны.

Слепцов на лето опять переехал на дачу в Новую Деревню, наняв себе комнату у дачников с отдельным ходом.

Не прошло и месяца его дачной жизни, как Слепцов приехал к нам рассказать, какое накануне вечером было с ним происшествие. Он вернулся с прогулки, напился чаю и намеревался лечь спать, как вдруг кто-то постучался в дверь. Слепцов отворил дверь и увидал женщину, закутанную в платок, так что нельзя было хорошо разглядеть ее лица. Она сделала ему вопрос: «Никто не придет сюда? мне нужно переговорить с вами».

Слепцов отвечал незнакомке, что никто не придет. Тогда она переступила порог комнаты и потребовала, чтобы он запер дверь на ключ.

Незнакомка скинула платок и оказалась молодой, высокой женщиной, лет 25, недурной собой. Она объяснила, что обратила на Слепцова внимание тотчас, как он переехал на дачу, но видя, что он ее не замечает, решилась явиться к нему. Незнакомка рассказала свое прошедшее и настоящее, призналась, что не любит своего мужа, потому что это грубый, дурной человек и постоянно делает ей неверности, что он чиновник и часто ночует в городе, что она зачитывается литературными произведениями Слепцова.

Так как тогда господствовала общая паника, то Слепцову советовали быть осторожным с незнакомкой, которая всем казалась подозрительной. Но вышло, что у страха глаза велики. Все лето она бывала у Слепцова, и все обошлось благополучно. Слепцов в августе переехал с дачи, а чиновница осталась в Новой Деревне до начала октября, потому что у ее мужа не было средств перевести жену и детей в город. Слепцов после этого уже не виделся с ней.

Месяца через три или четыре Слепцов за обедом у нас сообщил, что недавно, идя по Морской, увидел даму, ехавшую в парных санях в бархатной шубе; дама остановила кучера и поманила Слепцова к себе. Оказалось, что это его чиновница, пополневшая и сиявшая самодовольствием. Она дала ему свой адрес, чтобы он непременно пришел к ней, говоря, что у нее своя половина и муж не смеет являться к ней, когда у нее сидят гости.

Слепцов из любопытства посетил старую знакомую чиновницу, которая очень дружески его приняла в своем салоне и рассказала ему, нисколько не стесняясь, что в нее влюбился пожилой господин, очень известное чиновное лицо в Петербурге, и намерен на ней жениться.

И точно, чиновница, женив на себе генерала, так забрала его в руки, что все нуждавшиеся в нем должны были подносить ей ценные подарки, чтобы достичь своих целей у влиятельного генерала. Весь Петербург это знал, и в приемные дни в салоне у счастливой генеральской четы являлась масса дам и мужчин из среднего светского круга, и все оказывали большое внимание генеральше, которая в короткое время так растолстела, что из нее можно было выкроить десять таких женщин, какой я видела ее в художническом клубе — в поношенном драповом пальто, посиневшую от холода.

Все знали в итальянской опере эту генеральшу, необычайно величественно сидевшую в ложе, разодетую и распространявшую сияние от бриллиантов, которые были на ней.

Раз в антракте ко мне подошел М. Е. Салтыков и сказал своим ворчливым тоном, указывая на генеральшу:
— Муж сохнет, а жену все распирает...

Слепцов в начале 1871 или 1872 года [216] поместил начало своего романа «Хороший человек» уже в «Отечественных Записках», когда «Современник» сочетался браком с этим журналом. Роман так и остался неоконченным.

Здоровье Слепцова сильно пошатнулось; он очень исхудал, и доктора советовали ему уехать из Петербурга в более теплый климат, но он поселился в Москве и оттуда поехал на Кавказ.

Я долго не видала Слепцова; весной 1876 года он вдруг является ко мне. Я хотя и знала, что он постоянно болен, но все-таки не ожидала, что увижу его в таком болезненном состоянии. Он едва передвигал ногами и должен был тотчас же, как вошел, сесть, но и сидеть ему было трудно. Худ он был страшно; и прежде у него был бледный цвет лица, но теперь он был совершенно желтый.

— В каком плачевном состоянии вы видите меня, — сказал Слепцов, — совсем калекой сделался! Приехал по очень неприятному делу в Петербург - для операции. Что делать, пусть меня режут, если это нужно!

Пошли разговоры о разных старых знакомых, и меня удивило, что Слепцов, при такой тяжкой болезни, весело шутил, рассказывая о своей жизни в Москве, на Кавказе. Уходя, он мне сказал:
— Когда же мы свидимся? После операции мне придется лежать в постели, так вы уж навещайте меня.

Операция очень облегчила страдания Слепцова, и он лежал в постели в прежнем веселом настроении. Больного Слепцова навещали немногие из его прежних многочисленных знакомых. Впрочем, из прежних его приятелей многие не по своей воле уехали на жительство очень далеко из Петербурга [217], а те, которые находились в Петербурге, до смешного боялись встречаться со Слепцовым, с которым несколько лет тому назад пропагандировали женский вопрос. Они воображали, что знакомство с бывшим организатором коммуны может скомпрометировать их чиновную карьеру, так что лишь четверо из старых знакомых навещали больного Слепцова, в том числе и я.

Как-то раз я заговорила с Слепцовым о том, как он мало написал в продолжение всего времени, как выступил в литературе.

- У меня не хватило сил создать что-нибудь очень хорошее, а писать посредственные вещи не было охоты. Первое время я сгоряча писал, но потом сознал, что не стоит наводнять литературу своими рассказами. Романы у меня также ничем не отличались. Я решил, что пока не напишу что-нибудь очень хорошее, до тех пор ничего не печатать. У меня есть план большой повести, и, мне кажется, она может наконец мне удасться. Тогда я напечатаю ее.

- А роман «Хороший человек» так и не окончите? - спросила я.

- Пишу, да все не вытанцовывается у меня, да и болезнь помешала. Вот выздоровею, уеду в деревню к матери и там буду работать. Я теперь поугомонился, во мне нет той разбросанности, которая мешала мне сосредоточиваться на предметах. Нет той жажды изучить характер людей, с которыми сталкивался. У меня большой запас материала для воссоздания психических сторон современного общества.

Раз я прихожу к Слепцову и вижу: на столе, около его дивана, на котором он лежал, букет цветов и коробка конфет.

Слепцов, улыбаясь, спросил меня:
— Угадайте-ка, кто мне сегодня преподнес все это из моих старых знакомых женщин!

Я отвечала, что у него было такое множество знакомых дам, что трудно угадать; но вспомнила о бывшей бедной чиновнице. Новой Деревни, которая сделалась миллионершей, и назвала ее.

Слепцов засмеялся и отвечал:
— Вот, захотели, чтобы она теперь вспомнилаобомне. Ей теперь нужно общество гвардейских офицеров.

- Однако она постоянно приглашала вас к себе, когда встречала на улице, вы сами не хотели поддерживать с ней знакомство, - заметила я.

- Очень мне противно было ее самодовольство, что она так ловко поймала миллионера-чиновника, и он мне противен, разыгрывает роль честнейшего человека! И все притворяются, что верят в его гражданскую честность... Нет, этот букет и конфеты я получил от моей Миньоны Черной речки. Помните бедную девушку, которую я освободил из кабалы дяди-пьяницы? Она сегодня утром явилась ко мне. Я ни за что бы не узнал ее, если бы она сама не назвала себя. Расплакалась; мы по-старому дружески побеседовали. Ведь она уехала в деревню с одной богатой больной барыней, несколько лет прожила у нее и приехала с ней в Петербург, чтобы ехать за границу. Выучилась читать, писать и, вообразите, даже прочла все мои рассказы.

- А ее барыня наняла меблированною квартиру здесь же. Вот и прочла мою фамилию на доске, расспросила и явилась сегодня утром ко мне, такая разодетая, при часах. А после своего ухода прислала мне букет и конфеты.

Я смеясь заметила, что обе дачные его знакомые сделали себе блистательную карьеру.

- В нравственном отношении моя Пашенька слишком высоко стоит перед миллионершей. Она на свои трудовые деньги купила мне цветы и конфеты. Ей-то скорей было бы извинительно, если бы она таким же путем, как генеральша, обеспечила свою будущность. Я очень доволен, что, хоть случайно, но так удачно оказал помощь бедной девушке.

Пашенька навещала Слепцова и постоянно приносила ему разных лакомств и дорогого вина, которое ему предписывали доктора.

Слепцов говорил мне, что запретил было Пашеньке делать такие траты для него, но она страшно расплакалась, что он гнушается принимать от нее такие пустяки, ибо она получает хорошее жалованье и ей доставляет большое удовольствие хоть чем-нибудь выказать свою благодарность ему за все то, что он для нее сделал.

В самом деле, благодарность девушки к Слепцову не имела границ. Она мне говорила, что считает его за своего отца.

- Ведь со мной обращались все не как с человеком, а как с бездомной собакой. С первого дня, как Василий Алексеевич переехал в мезонин, я услышала первое ласковое слово. Господи, да я ни на минуту не забывала его, живя столько лет далеко от него. Приехав в Петербург, непременно хотела разыскать его и посмотреть, как он живет. Чуть с ума не сошла от радости, что он стоит в том же доме, где мы заняли квартиру... У Спасителя молебен служила, чтоб скорее он выздоровел... Не опасна ли его болезнь, скажите мне ради Христа. Если опасная, так я брошу место и буду ходить за ним.

Я успокоила Пашеньку, говоря, что Слепцов поедет к матери в деревню, где уход за ним будет хороший, и что болезнь его не опасна.

Тогда никто не знал, что у Слепцова начал развиваться рак. Он уехал в 1876 году, ранней осенью, из Петербурга в Саратов, а весной 1877 года перевезли его к матери в деревню, где В. А. поздней осенью и умер⁶.

¹ Владимир Онуфриевич Ковалевский (1842–1883), выдающийся палеонтолог, профессор Московского университета. М. А. Бокова — доктор медицины Гейдельбсргского университета, перевела почти всего Брэма в издании Ковалевского за 1866 год. История ее второго брака с профессором Сеченовым отразилась в романе Чернышевского «Что делать»
² Автор имеет в виду роман Всеволода Крестовского «Панургово стадо», где эта коммуна цинически высмеяна, а также очерк Н. С. Лескова «Загадочный человек», в котором В. А. Слепцов изображен как соблазнитель неопытных девушек
³ То есть после Каракозовского выстрела в Александра II
⁴ В 1871 году
⁵ То есть были сосланы в Сибирь после покушения Каракозова на Александра II
⁶ Слепцов скончался 23 марта 1878 года